– Не думаю, когда это честный заработок, а не мошенничество. Классический стиль прошлого, его прямота линий, рассчитанная с математической точностью – вот что по-настоящему прекрасно. Я не оскорбляю людей с другим мнением и не навязываю никому свое. Но колонку читать не буду.
– Точные расчеты в искусстве? По-твоему, во все сферы жизни должна вмешиваться математика?
– Вовсе нет. Просто в данном случае мне больше нравится консервативный взгляд.
– Ну как знаешь. На мой взгляд это мир нуждается в чем-то новом… как бы это сказать… свежем, что ли. Ну да ладно. В живописи ты консерватор, а что насчет театра, музыки, танцев, кино?
– А это и не искусство вовсе. Это развлечение, которое помогает занять скучный вечер, – отрезал Рэй.
– Категорически с тобой не согласен.
– И кино тому яркое доказательство. Глупые кривляния, из которых оно состоит, созданы просто ради зрелища и все.
– Ладно, может быть про кино ты прав, но вот согласится с тобой насчет музыки, театра и танцев я не могу, слишком уж ценю их. А, кстати. Литература. Что у тебя с ней?
– Да, забыл про литературу, виноват, – кивнул парень. – Литература – это, без всяких сомнений, искусство.
– Хвала Птицам! Наконец-то мы пришли к единому мнению! Это свершилось! – для пущего эффекта Генри даже пожал Рэю руку.
– А ты что читаешь в газетах? – спросил Рэй.
– Все, – быстро ответил Волтур. – Я, как ты можешь помнить, живу в военной академии далеко в горах и там не получаю ежедневной прессы, поэтому если удается хватануть газетку, зачитываю ее до дыр, хотя предпочел бы что-нибудь из художественной литературы… Что-нибудь про нормальную жизнь, про обычные проблемы…
Парни замолчали, думая каждый о своем.
Фон Элбатт оглянулся. Все вокруг: затуманенное поле, озеро, как зеркало отражавшее светло-серое небо, белое солнце, зелено-оранжевая трава, последние полевые цветы, запахи сыроватого утра – словом, все было родное.
Ветра не было.
Стояла идеальная тишина.
Исчезли звуки резвящихся на свежем воздухе детей, не слышно было, как мельтешат в полуподвальных помещениях слуги, и, казалось, не существовало в мире комнат, где после пьяной вечеринки избалованные господа пытаются побороть жуткую головную боль. Все это осталось там. Все было нереальным.
Последнее время Рэя часто посещало странное чувство того, что его жизнь состоит из череды повторяющихся изо дня в день сцен. Вот он просыпается: за окном еще темно, повсюду витает приятная утренняя тишина, хрупкая, как стекло. Боясь спугнуть ее, парень лежит на кровати и смотрит в потолок, лениво размышляя о том, как ему неохота вставать. Наконец он поднимается и прямо в пижаме идет на балкон, усаживаясь поудобнее в плетенном кресле и наблюдая за тем, как темное облачное небо с каждой минутой все больше приобретает бело-жемчужный оттенок. Солнце в Норт-Бротере появлялось редко, но холодно не было – даже зимой трескучий мороз был редким гостем, а снег был липким и держался не дольше месяца. Рэй любовался зелеными холмами, далекими горами и озерами, не понимая, как где-то в большом городе люди живут в тесных квартирах с видом на грязную кирпичную стену. Позже Танвин приносил ему утренний цикорий, и фон Элбатт упрашивал его остаться с ним, на что раб сначала вежливо отказывался, но в итоге всегда поддавался просьбам. Так они сидели и беседовали о своих планах, о новостях, о прошлом и будущем. Зная, что друг любит историю, Рэй подробно пересказывал свои уроки с господином Триллоном. Раб слушал внимательно и лишь изредка задавал вопросы, ответы на которые сам Рэй не всегда находил у себя в голове. В таких случаях приходилось спрашивать у самого господина Триллона, а после удивляться тому, как странно устроено мышление Танвина. Весь оставшийся день парень видел на лице раба крайнюю задумчивость, и фон Элбатт знал, что его разум находится в далеких временах и чужих странах. Когда Рэй спускался в столовую, Мидж, пятидесятилетняя кухарка, работавшая в их доме еще со времен жизни матери Рэя, подавала завтрак, после чего Рэя ожидали уроки физики и математики, а следом история, тайлинский язык и экономика. После обеда, кое-как справившись с домашним заданием, парень отправлялся в долгую прогулку или же находил лекарство от скуки в библиотеке. Если же и это надоедало, то он ехал к Эмили. Вечером звонил отец, и они подолгу беседовали о разных пустяках, а засыпая, Рэй знал, что все это будет повторяться изо дня в день.
Снова и снова.
– Я знаю, в чем твоя проблема, – нарушил молчание Генри. – Вот скажи, что тебе нравится больше всего?