А в ноябре, когда в Бердсбург вновь погрузился в привычную темноту и холод, произошло нечто такое, что изменило всю жизнь до неузнаваемости.
***
Ночью Паулина металась в беспокойном сне из одного угла кровати в другой, крича и зовя родителей и не зная, куда деться от своих кошмаров. Ей снились крики людей, просящих о помощи. В нос, словно острый кинжал врезался запах дыма. Выли пожарные сирены, трещал огонь, будто бы злобно смеясь над жизнями, которые он уносит.
– Мама! – кричала Паула, сжимая в руках одеяло, словно пытаясь защититься им от окружающего ее ужаса.
«Это не сон», – мелькнула в голове страшная, запоздалая мысль и девочка тут же распахнула веки.
Она выдохнула, а вдохнуть уже не смогла.
Перед ней возникла ужасающая картина: ее родную и до боли знакомую комнату стремительно заполнял густой серый дым, вокруг было темно, и лишь немного света исходило из окна, и свет их был явно не солнечный. Дом напротив, узорчатую лепнину которого Паула так любила рассматривать по утрам, горел.
И ее дом тоже.
«При пожаре нужно найти ткань, намочить ее любой жидкостью и защитить дыхательные пути от дыма», – вспомнила девочка слова, написанные в брошюрах, которые всегда лежали у входа в подъезд.
Быстро вытащив из шкафа первую попавшуюся на глаза рубашку, Паула выплеснула на нее воду из графина, стоявшем на прикроватном столике и спешно приложила ее к носу и рту.
Где-то совсем рядом угрожающе хрустел огонь, стремительно распространяя свое пламя по дому, на улице что-то кричали люди, истошно вопили дети, и вся эта отвратительная симфония резала слух и вселяла в душу какой-то необъяснимый животный страх.
Паулина не помнила, как перебежала коридор, но оказавшись около гостиной, замерла. Почти вся гостиная полыхала оранжевым пламенем. Горело все – от дорогих деревянных стульев с витиеватой резьбой, до тяжелые штор на окнах. Девочка развернулась и побежала по коридору обратно к своей комнате, понимая, что толкнуть входную дверь, выбежать на лестничную площадку и перебрать под ногами шесть пролетов скользких ступенек уже не получиться – все это в огне.
Придется вылезать через окно.
«Мамина спальня» – догадалась девочка и рванула туда.
Та комната располагалась дальше всех от гостиной и ее окна выходили на другую сторону улицы, а в ту часть квартиры пожар скорее всего еще не добрался.
Девочка что есть сил бежала по скудно освещенному коридору, спотыкаясь, падая, но вновь вставая и продолжая свой путь. Глаза слезились то ли от страха, который мешал думать и двигаться, то ли от едкого дыма, окружавшего ее повсюду, смешиваясь с чистым воздухом.
Паулина мельком осматривала комнаты, оставшиеся у нее позади – родителей нигде не было.
«Они меня бросили, – с болью осознала Паулина и остановилась прямо возле двери, ведущей в мамину спальню. Ноги вдруг стали ватными, тело обмякло и двигаться дальше вовсе расхотелось. – Они убежали, а меня оставили дома, даже не разбудив. Они не хотели, чтобы я жила».
Что, если исполнить волю родителей и погибнуть прямо здесь?
На мгновение страх отступил, будто сдав позиции, но потом тут же накатил с двойной силой. Нет, она так не может.
Ей слишком страшно умирать.
Поднявшись с пола, Паулина повернула медную ручку скользкими от холодного пота пальцами и закрыла за собой дверь. Все в маминой спальне было… естественно. Духи и украшения лежали в чуть приоткрытых ящиках старинного комода, кровать аккуратно заправлена, но уголок покрывала небрежно свисал до пола, а со стен нее смотрели застывшие лица неизвестных девочке мужчин и женщин, запечатленных на фотографиях. Но здесь не хватало самой мамы, которая красилась бы перед зеркалом, напевая тихую мелодию и делала бы вид, что не замечает дочь. Если бы она просто была здесь…
Девочка громко всхлипнула и вытерла глаза своей мокрой рубашкой, которую все еще прижимала к лицу. Скорее по инерции, а не от сильного желания выжить, она повязала рубашку на затылке крепким узлом, став похожей на ниндзя, и резким движением открыла окно. Высота третьего этажа пугала до дрожи в коленках, но Паула понимала, что если будет медлить еще хотя бы минуту, то сгорит заживо в обнимку со своим страхом высоты.
Ничего страшного, родители ждут ее внизу, нужно только спуститься.
Вдохнув поглубже для успокоения, девочка встала на подоконник и принялась изучать окружающую ее обстановку и свыкаться с непривычным ощущением высоты.
Родная улица выглядела непривычно: отвратительная, вязкая тьма подступала до неприличия близко – по какой-то причине не горели своим желтым светом фонари. Брусчатку отсюда видно не было, но девочка догадывалась, насколько она твердая и проверять на практике ее твердость не мечтала.