— Как он велик, — прошептала она.
— Это единственное, что тебя удивляет?
Иссур стоял рядом, взволнованный и промокший. Он был прав, и Виссая снова взглянула на шкуру под своей рукой. Та была темной, как самые поздние сумерки, но не черной, а синей.
— Мы должны рассказать Главному советнику? — негромко спросила Виссая, отлично зная, что это совсем не вопрос.
***
Главный советник Фарр-Лиета вышагивал по начищенным до блеска залам своего дворца, а там, внизу, у подножия всех лестниц этого города суетились, точно назойливые мошки, люди — и все они ждали ответа. В его же дворце в своих семи комнатах, убранных тонкими коврами и высокими вазами, ждали его слов и его прекрасные семь дочерей, которым давно уже было пора найти женихов, удобных ему. Все началось полторы луны назад, когда на пороге его дворца с высокими башнями появился кто-то из стражи города. Какая-то мелкая сошка, начальников он еще помнил в лицо, тот пришел с женщиной в голубом покрывале, и Главный советник сперва устало подумал, что стражник просит его об отгуле из-за внезапной женитьбы. Будто у советника нет других дел. Но в глазах стражника не было нелепой нежности, привычной влюбленным, да и в словах его не было просьбы.
Огромный вол, лежавший горой возле реки Данур. Огромный, неповоротливый и вполне безобидный, когда все узнали об этой напасти, то сперва заперлись в домах на пару недель, но на исходе луны, мальчишки уже отрезали шерсть с хвоста чудища и мастерили из волосков веревки и луки. А теперь пошли шепотки. Все большие проблемы начинаются так, думал Главный советник. Какой-то дурак начинает шептать. Шепот заманчивее, в конечном итоге он слышен лучше громкого крика. Однажды днем его помощник доложил, что в нижнем городе зреет недовольство. Дождей все еще не было, а у реки, их последней надежды, лежит огромная животная туша, которая пьет больше, чем все жители города. Кто знает, сколько пройдет времени, прежде чем Данур превратится в мелкую лужу? На другую неделю к нему пришли от общины достойных людей. В городе, говорили они, уже давно едят лишь рыбу, чечевицу и пьют отвары из засушенных фруктов, а под стенами города лежит добротное мясо, которого всем в Фарр-Лиете хватит на несколько лет. Им хотелось мяса, жира и жил, и кто бы их смог обвинить в этой малости.
Но чем убить великана-быка, и не разнесет ли он в предсмертной агонии весь этот город. Дочери, даже седьмая, самая младшая, ходили за ним попятам и требовали, чтобы он отдал им синюю шкуру чудовища. Такую мягкую, такую красивую, на столько чудесных вещиц ее бы хватило. А золото, конечно же, надо забрать в городскую казну. Каждый день приходил кто-то новый, топтался у входа и требовал одного — невозможного. Желательно, смерти синего вола. Тогда — и это будет разумно, говорили они — вол не выпьет всю воду из речки. Тогда, согласно кивали другие, у них будет мясо на множество дней. Тогда, клянчили его прекрасные дочери, у них будет новая крепкая кожа вместо стоптанных башмачков, и им же вторила стража, которая хотела обтянуть волшебной шкурой щиты. Все считали это разумным — и никто не хотел сам идти.
С каждым днем в толпе росло недовольство — толпа не любит правителей, которые не делают ничего, даже если ничего в данном случае — единственный выход. Главный советник смотрел украдкой из своего узкого окна на толпу и нервно смеялся. Может, стоит дождаться гигантского овода, который прогонит гигантского вола? Или великаншу-девчонку с хворостиной, длиной в целое дерево? Или они ждут, что он сам, Главный советник, выйдет из бронзовых кованых ворот Фарр-Лиета вместе с тем стражником без родни и имени, и они вместе прогонят его?
Не сегодня-завтра его сместят. Даже если наконец пойдет дождь. Даже если грянет буря, а потом они приведут зверя в бешенство, и от золотого Фарр-Лиета останется только белая пыль. Сейчас он снова выйдет на балкон дворца, где уже ждут его семь дочерей. Они первые сбросят отца к толпе, если тот не даст им кожи и мяса, воды и покоя. Уже когда он почти ступил на балкон, первый помощник тронул его за рукав и зашептал что-то быстро на ухо.
Когда Главный советник вышел к народу и дочерям, он рассказал им не о синем воле, а о том, что им следовало лучше смотреть за другой стеной города. Не за той, где лежит безобидный синий зверь, что пускает пузыри в обмелевшем Дануре и утробно мычит на закате, а за той, к которой так близко подошли безжалостные и воинственные люди пустыни.