Эсэсовец больше на них не смотрел. Он застегнул шинель, надел кожаные перчатки и направился к «кюбелям». Грамотных пленных довели до глухой кирпичной стены школы и развернули лицом. Даже сейчас они не понимали, что с ними происходит. Да и как тут поймешь? Они же хорошо учились и выдержали экзамен. Теперь их должны похвалить.
Я глянул на Вику, но она смотрела вдаль. Такое зрелище было ей не по душе.
Немецкие охранники по команде скинули с плеч «шмайссеры» и открыли огонь по людям у стены. Поливали их огнем, пока не опустели магазины. Пленные падали, пули рвали из них куски, дымилась опаленная одежда. Немцы сменили магазины, подошли к стене и принялись добивать еще дышавших людей одиночными в голову.
У дверей школы эсэсовец остановился перед светловолосым солдатом, заливавшим бензин. Должно быть, пошутил, потому что молодой солдат рассмеялся и кивнул. Айнзац сел в «кюбель» и солдат подобрал канистры и поволок их в школу. Потом остановился и посмотрел на небо. Я тоже услышал вой моторов над головой. Серебристые «юнкерсы» шли на запад, звеньями по три. Начинался первый вечерний авианалет. Звено за звеном, они заполняли все небо, как стаи перелетных птиц. И все мы — и выжившие пленники, и автоматчики — молча стояли и смотрели на пролетавшие самолеты.
21
Ночевать нас определили в сарай за школой — тридцать восемь человек затолкали в помещение, где разместиться могло человек восемь от силы. Лечь никому не удалось. Я забился в угол между Колей и Викой. Спина болела, но хоть можно было дышать — в щели проникал свежий воздух. То была единственная вентиляция, и если становилось невмоготу, удавалось повернуть голову и немного вздохнуть.
Света не было. Немцы забили дверь гвоздями. Снаружи переговаривались часовые, щелкали и вспыхивали их зажигалки, когда солдаты закуривали, и все равно пленники обсуждали побег. Лиц в темноте не разглядеть — будто радиоспектакль слушаешь, матери такие нравились.
— Говорю тебе, мы его, как орех, расколем. Тут одному привалиться, поднатужиться — и стенка рухнет.
— Думаешь? Ты что, столяр? А я столяр. Когда нас сюда запихивали, я эту стенку хорошо разглядел. Доски дубовые, крепкие.
— Ну выломимся, и что дальше? Там же охрана с автоматами.
— Ну сколько их? Двое-трое? Навалимся — может, они пару успеют подстрелить, но прорвемся.
— А видно, сколько их?
Я пригнулся, вывернул шею и глянул в щель:
— Видно только двух. Может, с другой стороны больше.
— Чур, не я первый.
— Да все вместе кинемся.
— Но все равно кто-то первый. А кто-то — последний.
— А я бы дождался, что скажут. Война ж не вечно идти будет.
— Васька, ты, что ли? Видал, чего сегодня было? И ты этим свиноебам еще веришь?
— Хотели б расстрелять нас — расстреляли бы сразу. А им только, вишь, комиссаров подавай, грамотных.
— Вот же мудак старый. Чтоб тебе дети в борщ срали.
Коля перегнулся через меня, чтобы его в темноте услышала только Вика, а не сварливые колхозники:
— Тот айнзац… Он совсем рядом был. Ты же сама говорила Маркову, что автоматчиков бить не будем, только айнзацев. И чего?
Вика долго не отвечала. Я даже подумал — наверное, сердится за такой намек. Но когда открыла рот, заговорила раздумчиво:
— Может, испугалась.
— А ты?
Коля вздохнул:
— Мне показалось, момент не назрел. Застрелишь одного — и тебя сразу на куски разорвут.
— Ну да. Хотя, может, мы слишком затянули. Надо было тогда действовать.
Мы с нею знакомы были всего день, но говорила она удивительное. Мне казалось, она вообще не умеет сомневаться, и вот те раз — «может», да еще дважды подряд.
— Я чуть не выстрелил, — сказал Коля, подталкивая меня в плечо. — Когда он тебя про деда с бабкой спрашивал. Думал, сейчас заставит снять штаны, чтоб на краник твой поглядеть. Я уж и пистолет в руку взял. Но мы выкрутились, а? Тебе понравилось, как я придумал?
— Хорошо придумал, — ответил я. — Быстро.
— Мне, честно говоря, показалось, что он со мной в сено завалиться хочет. Такой у него был взгляд.
— Я тогда про тебя выразилась… — прошептала Вика, касаясь в темноте моего колена. — Чтоб ты знал… Если фашисты евреев так ненавидят — значит, евреи мои друзья.
— Он еврей только наполовину, — произнес Коля. Тоже мне, комплимент.