— Спасибо.
Однажды они с Колей заспорили, куда нам идти. Дебаты закончила Вика — нетерпеливо тряхнула головой и куда-то двинулась, не дожидаясь, пойдем ли мы следом. После катастрофы со Мгой я не верил, что Коля способен ориентироваться на местности, и пошел за ней. Коля упрямо продержался за собственное мнение целых восемь секунд, а затем и сам припустил следом.
Где-то по пути я рассказал ей всю правду о том, почему мы с ним выбрались из Питера, перешли линию фронта и в конце концов наткнулись на домик под елками. Рассказывал вполголоса, чтобы Коля не услышал, хоть и непонятно, кого я этим могу предать. Рассказал о дочери капитана госбезопасности, как она каталась по Неве на коньках, о людоедах и их жутком провианте на крюках, об умиравшем мальчишке Вадике и его петухе по имени Дорогуша. Рассказал о том, как на снегу истекала кровью «противотанковая» собака, о мертвом советском солдате, вмерзшем в снег. Когда я закончил, Вика лишь покачала головой и ничего не сказала. Я испугался, что выболтал ей слишком много.
Глядя, как она шагает по лесу, неутомимая и безмолвная, закинув за плечо немецкий автомат, я вспомнил Колины слова. Война всех изменила, но, как ни верти, трудно поверить, что семь месяцев назад эта девушка изучала астрономию.
— Можно спросить?
Она не потрудилась ответить. Вот еще — отвечать на бессмысленные вопросы вроде «Можно спросить?».
— Коля говорит, ты из НКВД.
— Это и есть твой вопрос?
— Наверное.
— А сам как думаешь?
— Я не знаю, — ответил я, но в тот же миг понял, что нет, знаю. — По-моему, он прав.
Она вгляделась в темноту, стараясь различить какой-нибудь ориентир и понять, куда же мы движемся.
— И тебе от этого нехорошо?
— Да.
— Почему?
— Из-за отца. — И тут я понял: она же не знает, что случилось с моим отцом. Я торопливо добавил: — Его забрали.
Почти минуту мы шли молча — медленно взбирались на пологий склон. Я начал задыхаться — чем дальше мы уходили от победы в Пушкине, тем больше слабели ноги.
— Твой отец писатель был, так? Тогда велика вероятность, что на него донесли другие писатели. А органы просто выполняли свою работу.
— Ну да. Как и айнзацы. Конечно, все выбирают работу себе по душе.
— Если тебе станет легче, моего отца тоже забрали.
— Правда? Тоже писатель?
— Нет. Тоже органы.
Почти час мы поднимались на этот долгий холм, и сил у меня в ногах больше не осталось. Но когда мы вышли на его безлесную вершину, я понял, для чего Вика выбрала этот путь. Над раскинувшимися гектарами лесов и пашен висел яркий полумесяц, и под ним все искрилось от мороза.
— Смотри, — сказала Вика, показывая на север. — Видишь?
За долиной, начинавшейся у подножия холма, за далекими возвышенностями на туманном горизонте в небо устремлялся тонкий столб света. Такой яркий, что подсвечивал тучи снизу. Вот этот мощный луч начал двигаться — блистающая сабля вспарывала ночь. Я понял, что смотрю на прожектор ПВО.
— Это Питер, — сказала Вика. — Если по пути домой потеряетесь, он будет вам Полярной звездой.
Я обернулся к ней:
— Ты что, с нами не пойдешь?
— Под Чудово есть партизанский отряд. Я знаю командира. Попробую выйти на них.
— А то давай с нами? Капитан и тебе, наверное, продовольственных карточек даст. Я ему скажу, что ты нам помогала…
Вика улыбнулась и сплюнула:
— Подтереться этими карточками. Питер — не мой город. Здесь я нужнее.
— Будь осторожнее, — сказал Коля. — По-моему, мальчик влюблен.
— От дорог держитесь подальше. И в город заходите с оглядкой. Мины везде.
Коля протянул ей руку, не сняв перчатки. Вика закатила глаза от такой церемонности, но руку ему пожала.