Абэ полюбовался на новое украшение пейзажа и отправился восвояси.
Снова в тех местах он оказался нескоро, прошло года два, не меньше. Но, когда оказался, пошел проведать скалу. Он взял с собой бутылку сакэ и отправился на берег моря. Выбрав место так, чтобы скалу было хорошо видно, Абэ устроился на травке. Как-то так получилось, что просидел он там долго. Уже стемнело, и показалась полная луна, а он все сидел с бутылкой сакэ. Впрочем, теперь это была бутылка почти без сакэ. Абэ молчал, так как разговаривать было не с кем, скала тоже молчала. Вачале Ясутике это казалось естественным, но под конец ему стало неудобно — он сидит тут со всеми удобствами, а бедная лиса мокнет в соленой воде и даже слова сказать не может. А вдруг она тоже хочет поговорить? Абэ произнес заклинание.
— Что, пришел издеваться? — сказала лиса, как только снова обрела возможность говорить.
— Да не то, чтобы…
Оба надолго замолчали. Наконец, Абэ спросил:
— Сакэ хочешь?
— А как? — с тоской отозвалась лиса.
— Думаю, можно его просто вылить на скалу… то есть, на тебя. У тебя голова к морю, я не ошибся?
— Поздравляю, ты еще достаточно трезв, чтобы отличить голову от хвоста, — саркастически заметила лиса.
Абэ не обиделся. Он бы и сам в ее положении был не очень учтив.
После разговор пошел лучше. На самом деле, как-то так случилось, что придворный прорицатель и заколдованная лиса проболтали до самого рассвета.
— Ну, я пошел, — сказал Абэ, когда забрезжили первые лучи солнца.
Лиса ничего не ответила. Но, когда камень почти уже исчез из вида, Абэ послышалось: «заходи еще… а то скучно…».
Снова они увиделись через месяц. Не то, чтобы у Абэ были какие-то дела в этих местах. Просто ему в прошлый раз очень понравился морской пейзаж при свете луны.
На этот раз лиса была более приветлива.
— Знаешь, — сказала она, — местные крестьяне со мной не разговаривают. Они боятся.
— А чего ты ждала? Они же крестьяне! — Абэ пожал плечами.
— Ну, вряд ли я сейчас могу кому-то навредить. В моем-то положении!
— Это точно.
Они немного помолчали.
— А зачем тебе все это? — наконец спросил Абэ но Ясутика.
— «Это»? — переспросила лиса. — «Это» — твоих рук дело, если ты забыл. Самой-то мне вряд ли в голову пришло бы превратиться в скалу и наслаждаться вечным покоем. И чайками. Чайками я наслаждаюсь особенно. Хорошо хоть крестьянские дети меня боятся, а то стали бы с меня прыгать в воду! То еще удовольствие!
— Да нет, — поправил лису Абэ, — я об императоре. Зачем ты к нему полезла? Ты же и так сильная, энергии тебе хватает. Неужели захотелось почестей и богатства?
— А вот и нет, — мрачно тявкнула лиса и замолчала.
Пауза затянулась.
Абэ поднялся было уже, сочтя разговор законченным, но тут лиса подала голос:
— Он украл мою печать, — сказала она тихо.
— Кто украл?
— Император!
— Император? — В это поверить было трудно. Вряд ли император испытывал нужду в печатях.
— Ну, не совсем украл, — смягчилась лиса, — в общем-то, ее украл не он…
Как оказалось, лиса жила себе далеко-далеко отсюда, на материке, и никого не трогала. Во всяком случае, так Абэ понял с ее слов. И была у лисы печать. В этом нет ничего необычного — лисы вообще любят покровительствовать студентам и ученым людям, а где ученая степень, там и должность чиновника. А какой же чиновник без печати? Эта конкретная печать досталась лисе от одного приятного во всех отношениях молодого (поначалу… а под конец и очень старого) человека, с которым у лисы был роман. Они познакомились, когда молодой человек был еще студентом и готовился к экзаменам. Лисе он сразу приглянулся своей усидчивостью и любовью к литературе.
Потом они долго не виделись. Но лиса следила за его карьерой и радовалась за своего любовника и подопечного. А снова они встретились, когда молодой человек получил должность судьи округа. К тому времени у чиновника уже было четыре жены. Учитывая, что был он уже не молод, да и с каждой законной супругой закон предписывал спать не реже раза в пять дней, с лисой у них теперь отношения установились совершенно платонические. Обоих это устраивало.
Потом в верхах случилась какая-то неприятная история (тут лиса не стала вдаваться в подробности), в результате чиновника сняли с должности, а на его место поставили какого-то столичного выскочку. Столичный выскочка не был доволен назначением в глушь, старый чиновник не был доволен, так как слышал, что тот взяточник и лентяй, да к тому же ничего не смыслит в судействе. Лиса была недовольна несправедливостью по отношению к человеку, который, как она точно знала, не был ни в чем виноват. Уж в людской природе-то она разбиралась. Если и был в округе кристально чистый человек, так это ее судья. В результате, лиса решила решить ситуацию по-своему, по-лисьи. В день, когда судья должен был передать полномочия своему наместнику, лиса невидимкой пробралась в суд и стащила печать. Эффектно стащила, с диким смехом, оскорблениями и красивым голубым пламенем. Чтобы никто не сомневался, что это проделки нечисти. Она вовсе не хотела, чтобы заподозрили ее судью. Печать она положила в старом заброшенном храме на самой окраине. И сама там поселилась.