Когда она удалилась на кухню, Клод пододвинул стул поближе к столу и конспиративно наклонился к Хэй:
— Ты в курсе, что здесь происходит?
Хэй покачала головой.
— Черт! И я нет! Я просто очутился здесь, в этом гребаном… месте, откуда и почему я сюда попал — непонятно. И что самое противное — я ничего не помню.
— Аналогично, — пожала плечами Хэй. — Но разве тебе не давали листовку? В ней же ясно сказано, что все остальные тоже не смогут ничего толком объяснить.
— Да давали, давали. Но вдруг все это ложь? Конспирация и заговор? Должен же здесь быть хоть кто-то, кто все знает?
Хэй снова пожала плечами и вместо ответа сделала глоток из своей кружки.
Клод посмотрел на нее, тяжело вздохнул, и тоже замолчал.
Вернулась бабушка и принесла поднос с тарелками и чашкой. Клод набросился на еду.
Оперативно покончив с ужином, он встал из-за стола и кивнул Хусянь:
— Ну что, завтра идем докладываться властям?
Девушка согласно кивнула.
— Отлично, тогда увидимся за завтраком. Спокойной ночи!
— Увидимся! — ответила она, тоже вставая и направляясь в выделенную ей комнату.
Поднявшись на второй этаж, она первым делом приняла ванну, а затем надела банный халат, который выдала ей под расписку бабушка, и уселась на кровати.
Пододвинув к себе стул, девушка аккуратно разложила на нем свои вещи и уставилась на них испытующим взглядом.
У нее были: штаны-шаровары, нижнее платье и верхнее платье, завязывающееся под грудью тонкой лентой. Одежда была разных оттенков зеленого, нижняя светлее верхней. Помимо этого она обладала парой ботинок с загнутыми носами. И, наконец, у нее были монеты, обломок черепа и печать. Их Хэй положила сверху, на одежду.
Она смотрела на свои пожитки добрых пять минут, но так ничего и не вспомнила.
— И долго ты будешь на нас пялиться? — внезапно спросил низкий женский голос, и Хусянь от неожиданности подпрыгнула на кровати.
Она огляделась — в комнате совершенно точно не было ни одного живого существа, кроме нее. Разве что тараканы, но вряд ли тараканы могли говорить низкими женскими голосами. Тогда она снова посмотрела туда, куда только что «пялилась», на этот раз отодвинувшись от стула подальше, на всякий случай.
— Да, вот про это я и говорю. Почему ты так на меня смотришь? — не замедлил прокомментировать ее поведение голос.
— Кто это сказал? — спросила Хусянь.
— Я сказала, — понятно объяснил голос. — Ты что, меня не помнишь?
— Нет, я вообще мало что помню, — покачала головой девушка. — А кто ты?
— Печать, кто же еще! — возмутился голос.
И тут квадратная большая печать начала чуть заметно светиться синим и взлетела над стулом сантиметров на пять.
— О! — оценила трюк Хэй. — Впечатляет. Но, боюсь, я все еще ничего не помню.
— Хм, очень жаль. А я вот помню, что ты — моя хранительница.
— И где я тебя хранила?
Печать смущенно хмыкнула.
— Видишь ли… не у тебя одной после того, как мы очутились в этом странном месте, начались провалы в памяти. Я помню, что ты за меня отвечала, но не помню, где и как. Я даже не помню, умела ли раньше говорить. Я ведь не так уж и стара, возможно, я ожила совсем недавно!
— Значит, ты мне не можешь помочь… — разочаровано сказала Хэй. Рассказу печати она поверила — та казалась честной и искренней. — А ты не заметила, как мы сюда попали?
— Нет, — печать с сожалением вздохнула, отчего синее сияние всколыхнулось. — Я очнулась в гостинице, когда ты ела за одним столиком с тем типом. Кстати, не общайся с ним больше, он на тебя собирается дурно влиять.
Хусянь не стала объяснять печати, что она уже договорилась с Клодом пойти завтра вместе в Небесный Дворец. Зачем расстраивать ее заранее? Вместо этого она решила сменить тему:
— А как тебя зовут? — спросила она. — Извини, я совсем не помню.
— Не уверена, — задумалась печать. — То есть, совсем не помню. Так что, давай придумаем новое имя! Мне нравится, как звучит «Печать Десяти Судей Смерти», по-моему, это солидно и подобающе. Так что, давай на этом варианте и остановимся. Можешь звать меня просто Печать. А вот как тебя зовут, я помню, что не совсем справедливо!
— Хорошо, Печать, договорились, — сказала девушка.
— Да, — продолжила Печать, — а интересно, кость очнулась?
— Кость? Она что, тоже говорящая?
— Да, — зазвучал новый голос, более тихий и женственный, чем у Печати. — Только я не считала, что вежливо будет вступать в разговор, пока обо мне не вспомнят.
— Так бы и молчала всю оставшуюся жизнь, если бы я про тебя не выболтала! — упрекнула ее Печать. — Нельзя же быть такой скромной!