Затем и маг и горная хижина пропали из вида, а вокруг все окрасилось в разные цвета, синий, красный, желтый. Хэй хотела лечь, потому что у нее от мельтешения кружилась голова, но лечь было некуда. Кроме разноцветных огней здесь вообще ничего не было, она парила в пустоте.
Тогда Хусянь закрыла глаза, прекрасно понимая всю абсурдность этого движения — какие еще глаза у бестелесного духа? Но ей необходимо было забыть о навязчивом и слишком ярком свете. Наверное, нужно было все же воспользоваться советом мага и очистить сознание перед смертью, но теперь уже поздно, пора было делать выбор. Хэй прислушалась к своему сердцу. В какой-то момент она собиралась мстить, но сейчас передумала. Все было слишком сложно для такого простого решения. Она совсем не чувствовала злости, в конце концов, каждая лиса с детства живет с мыслью, что может быть убита колдуном или охотником в любую минуту. Чего лисы обычно не ждут, так это того, что убийца будет над ними плакать. На несуществующих губах она все еще чувствовала вкус вчерашнего поцелуя. Сосредоточившись на этом ощущении, Хусянь наугад бросилась вперед.
Далеко уйти ей не удалось. Наткнувшись на невидимую преграду, Хусянь вскрикнула от неожиданности, взмахнув всеми семью хвостами. Только тогда она поняла, что опять не человек, а лиса.
— Ты принесла много горя людям, — сказал ей кто-то. Голос был на удивление похож на ее собственный, человеческий.
— Такова судьба лисы, мы отнимаем у людей энергию, иначе не достичь возраста в тысячу лет и не достичь неба.
— Но разве нельзя добиться того же, занимаясь медитацией и созерцанием? — теперь говорил кто-то, чей голос был похож на ее, когда она превращалась в мужчину.
— Это возможно только после того, как лиса наберет достаточно энергии. Для того, чтобы вести праведный образ жизни, лисе нужно побыть убийцей.
— Да, но даже если это и необходимость, можно и в убийстве знать умеренность. А что делала ты?
— Да, я была неправа. Я много убивала.
— Ты убивала много и без необходимости. Скольких казнили по твоему приказу? Ведь ты просила императора о казнях, и он шел у тебя на поводу! Ты сказала императору, что если приготовить мазь из печени и сердец тысячи детей, то она дарует ему долголение. Из-за тебя погибли тысячи невинных, а страну стали называть «Королевством детей».
Чем дольше говорил голос, тем ярче вспоминала Хэй все, что сделала раньше. Ее глаза наполнялись слезами. Вскоре все вокруг заполнилось образами былых злодеяний. Хэй рыдала от стыда и раскаяния. Конечно, раскаиваться было поздновато.
Казалось, что так продолжается вечность. Хусянь была уверена, что попала в ад, и теперь такое времяпрепровождение обеспечено ей на долгие столетия, если время в аду вообще можно измерять столетиями. Правда, был шанс, что она ошибается, и дальше станет хуже. В какой-то степени ей хотелось, чтобы стало хуже, чтобы все, кого она обидела, могли теперь с ней расквитаться. Ее тайное желание не замедлило осуществиться. Муки совести сменились физическими, теперь ее распинали, отрубали голову, высасывали из нее энергию по капле, так что от слабости она не могла пошевелиться.
Сколько это продолжалось, она не могла сказать. Наверное, время здесь вообще отсутствовало.
Но вдруг сквозь мучения она расслышала диалог. Он шел где-то на пределе слышимости, и стоны Хэй его почти заглушали, но несколько фраз она поняла.
— У нее кармическая связь, — сказал кто-то.
— Что, позволите ей вернуться, повелитель?
Пауза.
— Да, посмотрим, что из этого выйдет. Связь сильная, ума не приложу, откуда она взялась.
— Дело в том, что ее убил Абэ но Ясутика, известный маг и прорицатель. Сделал он это по повелению императора…
Дальше Хэй пропустила большой кусок, потому как громко кричала от боли и унижения, когда вначале ее в колодках и голую вели на центральную площадь, а потом привязали к двум быкам, и те двинулись в противоположные стороны, разрывая ее тело на части.
Когда она снова обрела способность слышать, голос обращался прямо к ней:
— Ты станешь хранительницей Печати. Не подведи наше доверие, это ответственная должность!
Хусянь огляделась и с удивлением обнаружила, что ее больше не пытают и не мучают. Она стояла на коленях перед грозным человеком в высокой шапке, который держал в руках молоток. По всему было видно, что это важный чиновник. За его спиной была натянута ткань с изображением единорога.
— Поклонись же! — какой-то нечеловечески клыкастый и глазастый стражник грубо пнул Хэй, и она поспешно склонила голову.
— Тебе дается шанс, так что воспользуйся им в полной мере! Не возвращайся к старому!
Мужчина взмахнул молотком, и Хэй провалилась в черноту.
Когда она снова открыла глаза, ее кто-то сжимал в объятьях. Все вокруг казалось абстрактным узором из размытых пятен, видимо потому, что глаза ее были полны слез. В ушах оглушительно грохотала музыка: цимбалы и барабаны. Хэй поморщилась, пытаясь понять, где она и что происходит.
— Тихо, не пугайся! — голос принадлежал Абэ Ясутике, убившему ее магу. Хэй Хусянь хотела вырваться и убежать, но руки держали ее крепко. — Ты на сцене. Сейчас мы встанем и поклонимся, а потом уйдем за кулисы. Не бойся, все хорошо!
Абэ поднялся на ноги, поддерживая Хэй, которая еле могла стоять. Они сделали несколько шагов вперед, к людям, заполнявшим все пространство вокруг деревянной сцены, и затем ушли под оглушительные аплодисменты.
Стоило им скрыться за кулисами, как Хэй упала на колени. У нее из глаз все еще лились слезы, остановить их она не могла, да и не хотела. То, что вокруг суетились люди, было ей сейчас безразлично.
Абэ опустился на пол рядом и обнял ее за плечи:
— Тише, тише! — сказал он. — Все уже позади.
— Ничего не позади! — Хэй судорожно всхлипнула, утирая слезы рукавом. — Подумать только, я чудовище, а ты со мной живешь!
— Ты что, об этом только что узнала?
— О чем?
— О том, что ты чудовище, а я с тобой живу.
Хэй от удивления даже на секунду подняла голову и посмотрела на Ясутику:
— Что?
— Ну, я же и так знал, что ты не человек, но тебе это до спектакля не мешало.
— Да, но…
— Что «но»?
— Не знаю. Все равно мне очень стыдно за все, что я сделала.
— Ты же лиса. Ты просто действовала в соответствии со своей природой. А теперь ты ее превзошла. Сейчас надо не плакать от жалости к себе, а продолжать духовное совершенствование.
— Наши с тобой сексуальные опыты, ты хочешь сказать?
— Ну, и это тоже.
Хэй, наконец, перестала всхлипывать, правда вставать с пола пока не собиралась. Вид у нее был такой, будто она боялась, что если встанет, ее сразу забьют палками или затравят собаками.
— Сейчас ты на верном пути, — продолжал Абэ. Затем он посерьезнел, — А вот что ты теперь думаешь обо мне? Я же тебя преследовал!
— Ой, не смеши! Ты просто делал свою работу, я не сержусь.
— Все равно прости. Мне очень жаль.
— Прощаю. И ты прости.
— И я прощаю, — Абэ улыбнулся.
Хэй тоже хотела улыбнуться, но подумала, что и так достаточно абсурдно выглядит, с размазанным макияжем и растрепанная. Если она еще при этом будет улыбаться, ее точно примут за сумасшедшую.
— Вот и славно, — Ясутика продолжал разговаривать с ней, как с маленьким ребенком. Хэй не была уверена, нравится ли ей это. Раздражало, это точно.
— Пойдем теперь домой и поговорим с Печатью или досмотрим спектакль? Как ты думаешь, сколько сейчас времени?
— Похоже, полдень. Я бы предпочла отправиться домой.
— Я тоже, — признал маг. — Не могу сейчас находиться среди людей.
Ей пришлось опереться на Абэ, иначе бы она упала. До его дома она шла, как в забытьи.
Оба молчали, и тишину первой нарушила Хэй, когда они оказались внутри:
— Как ты думаешь, это было на самом деле наше прошлое? Все казалось таким реальным.
— Думаю, да. Что же, теперь мы знаем, почему мы оба здесь. Осталось понять, как это связано с судьбой самого Города.