Внезапно из-за одного из заснеженных холмов выпрыгнула чёрная фигура. Это был Рыжий. Он махал руками, загребал ими полчища морозного воздуха. Звал на помощь.
Щека схватил уже было собравшегося бежать на помощь Эмиля и сказал:
— Я не сижу на двух стульях и не пытаюсь на них усидеть. И эти мысли не тянут меня вниз. Это не мысли вовсе, это цель. И эта цель — выяснить, что по настоящему произошло с миром, найти выжившие места, не тронутые вечной мерзлотой — она не тянет меня вниз, а толкает вперёд. Так-то.
И он первый, в полном обмундировании, с тяжёлым баулом на плечах, ринулся на помощь. Да так, что Эмиль еле-еле поспевал за ним.
* * *
— Фёдор Абросимов — малоизвестная фигура в широких кругах. В прошлом довольно громкий писака, ныне же заржавевшая шестерёнка издательского механизма, которая плодит беззубое, свойственное старикам графоманское творчество, — он дочитал статью в газете, вознёс бумагу кверху и ударил ею об стол. — А я ведь помню этого парня! За год до этой публикации мне самому пришлось написать о нём рецензию. Ничего против новичков не имею, но этот писака мне сразу не понравился. О чем я и написал в своей статье. А этот всё запомнил, выбрался в люди и написал свою и уже обо мне. Только, кажется мне, ещё более хлёстким слогом.
— Ну, — Капитан развёл руками. — Этого мы, Федь, уже не проверим. Разве что кто-то из моих ребят найдёт ещё одну подобную газетёнку.
— Да, кстати, а как оно попало тебе в руки? — «Заржавевшая шёстерёнка» заинтересованно покрутил в руках обрывок газетного листа, бровь вопрошающе вздымалась на его лице.
— Вместе с новой партией беженцев из Тринадцатого сектора. За пару дней до того, как оставить свой город, они нашли какой-то склад с тонной подобной макулатуры. От неё, надо сказать, одни плюсы. Раздал всё это людям, они счастливы подарку. Сократились временно расходы на топливо. Перед тем как сжечь, читают, погружаются в тот, ещё живой мир. Кто-то плачет, а кто-то улыбается, но я знаю, что все они рады. Ведь даже те, кто плачет, всё равно продолжают читать.
— Люди влюблены в своё несчастье, — Фёдор развёл руками на манер Капитанского движения. Капитан хмыкнул. — Я что-то не припоминаю, это тот самый сектор, который вы ограбили месяц назад?
— Не «вы», а мы. Мы ведь все в одном городе живём, Федь. Пора бы уже запомнить. И решения, которые принимаю я — это решения всего города, не только мои, — он тяжело вздохнул. — Да, это тот самый. Долго они, как мы и прогнозировали, не продержались. Покинули свой город и пришли в наш. По их словам они оставили там много ценного. Я уже отправил туда группу Эмиля, пусть посмотрят.
Писатель неожиданно погрустнел, вперил глаза в бумаги, разложенные на своём рабочем месте и спросил:
— Вы беженцев куда… на Чернуху, да?
— Да. И что? — Лицо Капитана скривилось в отвратную мину. — Запишешь в свою НИЗМу? Я запрещаю. И точка.
Фёдор Абросимович поник, потускнел прямо на глазах, словно догорающая свои последние секунды спичка.
Капитан опёрся на его стол руками, некоторое время выжидал. Затем он, не получив ответа, наконец-таки не выдержал и заговорил:
— Ладно тебе, брось, Федька, — рука дружески осела на плече «Федьки». — Пошли лучше в паб.
— Не хочу.
— А я хочу. Пошли. К тому же сегодня там снова будет играть твой любимчик. Павел Скрипач. Это ж ты меня убедил снять его со всех работ и посадить играть. Пошли!
— Ну, разве что только ради него…
Паб пылал изнутри. Каждому здесь нашлось место. И вечно снующему глазами инженеру в очках, и опрокидывающему одну стопку за другой рабочему. И хромому, и убогому. Любому здесь найдётся место, были бы только талоны.
Валюта, любая, давно утратила свою цену, так как перестала поддерживаться государством. Тем государством, которое было раньше.
Теперь есть другое государство, намного меньше, но также обладающее своими территориями, ресурсами и своими законами.
Талон, который создавался исключительно в определённом здании в определённой комнате, под чутким руководством Фёдора Абросимова. На такое место можно было посадить только одного человека, человека не страдающего манией вечно проверять свой карман, человека, которому некого кормить, кроме как себя. Этим человеком стал Фёдор, которого интересовали несколько другие ценности, нежели ценность скомканной испачканной бумажки, обозначающая право на одну чашку Пустышки с опилками в дневное время. А посадил его туда никто иной как сам Капитан, поскольку он был наслышан об увлечениях Абросимова, да и, что уж тут скрывать, лично знаком.