Левко познакомил Степана с хозяевами. Андрей Венедиктович был бодрый старичок, обросший сединой. В его движениях и поклонах была торжественность и самоуважение. Жене его недоставало зубов, поэтому её приветствия Степан не разобрал. Эта сгорбленная женщина с высохшим лицом и дрожащими руками пригласила на своём неразборчивом языке садиться и начала осторожно разливать чай.
Андрей Венедиктович похвалил Степана за его намерение учиться, но выразил недовольство теперешней учебной системой и тем, что старые опытные педагоги устранены от работы. Потом вдруг спросил:
— А вы знаете латинский язык?
Степан совсем смутился от исключительного внимания хозяина, покраснел и сознался, что знает о существовании латыни, но сам её не изучал, потому что теперь латынь не нужна. Последнее слово неприятно подействовало на Андрея Венедиктовича. Латинский язык не нужен! Так пусть же знает молодой человек, что только классицизм спасёт мир от современного обскурантизма, как уже спас от религиозного. Только возвратившись к нему, человечество снова вернётся к светлому миропониманию, к цельности натуры и творческого порыва.
Голос бывшего учителя страстно, и громко зазвенел. Всё более и более волнуясь, Андрей Венедиктович осыпал Степана именами и поговорками, содержания которых он не понимал. Он говорил о золотом веке Августа и римском гении, покорившем весь мир и горящем сейчас во мраке современности ясной звездой спасения. О христианстве, которое предательски погубило Рим, но было им побеждено в эпоху Возрождения. О своём излюбленном Луции, Анесе, Сенеке, воспитателе Нерона, которого преследовали интригами и кознями, об ртом несравненном философе, который, будучи присуждён к казни, умер от собственной руки, перерезав вену, как и подобает мудрецу.
Вечерело, и в сумерках голос учителя звенел пророчески. Он всё время обращался к Степану, нагоняя на него ужас. Но увидев, что Левко спокойно пьёт чай, Степан ободрился и выпил свой стакан, уже не обращая внимания на пророчества хозяина. Хозяйка сидела незаметно, спрятавшись своими узкими плечами за брюхатым чайником.
— Я стар, но бодр, — вещал старик. — Я не страшусь смерти, ибо дух мой классически ясен и спокоен…
В комнате Левко Степан сказал:
— Ну, и старик! Нечего сказать, крепкий.
— Он помешался на своём языке, — ответил студент, — а человек он добрый. И объяснить многое может. Умный старик, всё знает.
В дверях Степан спросил;
— Ну, а латинский язык, разве он кому-нибудь нужен?
— Чорту он нужен, — засмеялся Левко. — Сказано — мёртвый язык. И всё.
Он провёл товарища, на лестницу, приглашал его заходить, когда захочет, - за делом и просто так.
IV.
Спускаясь к Крещатику, Степан о многом передумал. Свидание с Левко его укрепило.
Он говорил себе, что путь Левко — его путь, и судьбе товарища невольно завидовал. Нельзя себе представить что-нибудь лучшее, чем эта опрятная комната! Тихо, упорно, работает в ней Левко, сдаст зачёты, получит диплом и вернётся в деревню новым, культурным человеком. И принесёт туда новую жизнь. Так должен работать и он. Степан ясно чувствовал всю важность своих обязанностей, сознание которых он было утратил, вступив на чужую городскую почву. Он припоминал, как провожали его в районе, и от этого воспоминания повеяло далёким теплом. Как он смел хоть на минуту забыть товарищей, оставшихся там, без надежды вырваться из глуши? И он улыбнулся, мысленно приветствуя их.
Рад он был и первому знакомству с городскими людьми. Первый — сухощавый торговец, которого он мог бы задушить двумя пальцами, второй — полусумасшедший учитель, выгнанный из школы вместе со своим язычком и придурью. О Первом не стоило даже думать — мелкий нэпманчик, у которого жена утром доит коров, а вечером надевает шёлковое платье и ходит к знакомым на чай. А он сам — трус, он, как студень, дрожит за свой домик и лавочку, в которых вся его жизнь и надежда. Степан с наслаждением раскрывал себе духовную пустоту хозяина хлева, заменявшего ему покамест комнату.
Что может быть в душе этого торговца, кроме копеек и селёдок? Что может он чувствовать? Он живёт, пока ему дают жить. Он — бурьян, мусор, который пропадёт без следа и памяти.
Учитель был интереснее. Этот о чём-то мыслит и чем-то живёт. Но его комната… Степан весело рассмеялся, вспомнив её. Он сразу представил себе судьбу этого господина. Учитель был когда-то хозяином большой квартиры, и революция, отнимая ордерами комнату за комнатой, загнала его вместе с недореквизированным и недораспроданным имуществом в этот уголок, напоминающий остров после землетрясения. Она разрушила гимназию, в которой учил он буржуйских сынков, как лучше угнетать народ, и бросила в архив, как крысу, возиться со старыми бумагами. Он ещё жив, он ещё кричит, но его будущее — издыхание. Да он и так мёртв, как та латынь, которая только чорту нужна.