P.P.P.S. Я остаюсь инкогнито - есть лишь один человек, которому я могу доверять, через которого я вынужден вести эту болезненную переписку; если Вы ответите, то пишите ему. Я гарантирую - письмо останется нетронутым, невскрытым; в порядочности этого молодого человека я не сомневаюсь, так что можете быть покойными, данная история может остаться просто историей, той, которую мы так любим рассказывать самому себе.
С бесконечной любовью, ожидающий новой минуты, в которой все окрасится Вами,
Ваш А.Р. Мадоян»
«Допрыгался, собака? Твоя переписка добралась и до меня. Все твои шашни теперь известны. Я знаю про отмыв. Удивлен? На будущий год календарь не покупай, дальше следующего месяца можешь не листать. Думал, не дойдет на нас? Вот тебе мое первое предупреждение: уезжай. Хоть ты и последний урод, но я к тебе все же всегда с пониманием, по-человечески. Но и старшему не могу не сказать. У тебя три дня - не больше, распорядись ими как можешь. Лучше - за океан, в Европе - ну, сам знаешь, руки длинные. Обратишься к Джону или Крису, они помогут с новыми документами. Три дня, понял? Потом спускаю собак. Старший оторвет тебе руки, прежде чем доберется до самого тебя.
Ты же не дурак, знаешь о старшем все. Надеюсь, хватит ума, и мне на глаза не попадешься - там и мои тоже были вложения, чего и говорить. Три дня, потом собаки.
Пишу, разумеется, через подставного. На последствия пеняй сам.
Твой доброжелатель.»
«Привет, Таня, я коротко, это Краб. Слушай - можно преодолеть все на свете, даже это, и то, как лучше тебе вовсе не значит, что и мне и всем остальным тоже лучше. Понимаешь? Когда я тебе пишу, то я еще ощущаю что-то, а если вдруг не смогу (по понятным причинам), то ощущать я все перестану и меня уже не спасет ни Антон, ни любой другой (извини, что назвал это имя). Жизнь - игра, Таня, это правда так. Но смерть - не игра. Возвращайся, что-нибудь придумаем, без тебя, сказать по правде, все не так, как-то безрадостно и даже дурно. Твой Краб.»
«Алексей?
Ох, ну я и дура, я столько думала и не смогла начать хорошо. Потому что я смущена, я занимаюсь этим впервые. Вы далеко, Вашего лица я не вижу и видеть не хочу (вы - чудовище!), но мне страшно хотелось написать, и вот.
Поиграем? Я знаю, среди заключенных это распространено. Я не буду слать фото или описывать себя словами - тут я даю свободу воли (извините, что использовала это слово - «свобода», я прекрасно понимаю, что вам ее не видеть еще очень долго), не буду говорить, кем я работаю и какие у меня параметры, даже не скажу о цвете волос. Но я Ваша. Я жду ответного письма с подробным изложением того, что такое чудовище, как вы, сделает со мной, допустим, если окажется на пять минут в полуметре. Я не собираюсь оправдываться, я хочу поиграть. Пишите мне все, каждую свою сокровенную фантазию, и если мне понравится, то мы заведем переписку, удовольствие от которой получат все. Чудовище, фантазируйте, представьте, что я там и что я Ваша, что я буду сопротивляться, но поддаваться, и даже (если захотите) у меня в руках будет нож. Я тоже чудовище. Вы все еще читаете, Алексей? Я жду ответа. Я хочу, чтобы вы написали все, что посчитаете нужным, а потом то, что можете,
а потом все остальное.
(я не могу рисковать, я посылаю письмо через одного мальчишку, от которого вы никогда не узнаете моего настоящего имени и так далее), Ваша, нет,
твоя Незнакомка»
-Где Антон? - спросила моя любовница довольно громко для десяти утра. - Я, к слову, совсем не понимаю, чем он порой занимается. Знаете те листья, что ночью залетают в тень и там как будто исчезают. Так вот, это Антон.
-Нет, - сказал Беленский. - Антон скорее та тень, которая поглощает листья, не отдает их обратно. / Беленскому лишь бы поспорить/ И вовсе нет. Что за листья? Это слишком узко, раз уж вы принялись трактовать Антона вместо того, чтобы дослушать мою историю.
-Посмотрите на нашего обиженку, - ласково сказала моя любовница, нежно трогая его руку. - Продолжай, мой сладенький, тень так тень. Правда, Крабик?
-Бесспорно. Что вы за люди, - сказал я раздраженно. - с вами ни сна, ни покоя. Беленский, эта женщина не давала мне спать всю ночь - щекотила и пускала пузыри, как пятилетний ребенок, а теперь еще и ты, а ведь я, между прочим, сильно устал. Мне нужно немного сна.
-Так, Крабик, - нахмуренно сказала она. - Ты дашь Eugenito закончить, или нет? О, мой пан Belensky! Продолжай, Эженчик.
-Что за мерзкая тяга к полиязыкастности/ Но, заметь, это куда как лучше венгерского Эугена/ да, это, разумеется, бесспорно. Итак, что было дальше, дослушайте и не перебивайте, уверяю, это бесподобно.
«Таня, Таня,
Таня, привет. Это Краб. У нас тут все как всегда, мы такие, как обычно, только немного повзрослевшие, с новыми темами и обсуждениями. Мы, Тань, словно бы и не менялись, только словами, понимаешь, словами - а так... мы те же самые, какие и были, разве что стали чуть задумчивее и дальше от всего прочего, даже друг от друга. Звучит странно? Да, мы стали задумчивее. Ну и безумие, скажешь ты. Ну да. Но нам так проще; только один Беленский (помнишь Беленского?) какой-то неистовый, какой-то шумный, да, не зря я так зло его осуждаю, израильство его крови. Он бы тебе понравился - таким, какой он теперь, много нового, и готов на что-то эдакое, чего мы, например, не понимаем. Или я со своими письмами. Или мой товарищ, или... ну, ты поняла, о ком я. Я тут внезапно понял: мы страдаем, отвратительно страдаем и совсем не показываем виду, и ради этого самого страдания нам необходи6мо выдумывать некоторые глупости и, разумеется, выполнять их, давая друг другу задания и оплачивая счета выполненных работ. Понимаешь, Таня? А я напоминаю: это я, Краб, а не кто-то еще, это именно я тебе пишу. Потому что не могу не писать. Потому что «эта» сторона, и мы все так же собираемся в «Престоле», и мы все так же иногда играем в разные игры, и однажды с... ну, ты поняла, так вот, с ним мы устроили настоящий турнир на звание чемпиона по алкошахматам (в три недели и три чужих доски), играли до двадцати четырех, и я выиграл со счетом 14:12, и он никак не хочет покупать мне кубка и делать такую необязательную гравировку, и еще я не знаю, как бы описать это проще, Таня, как бы найти нужных слов. Слишком много историй, которые нужно тебе рассказать, слишком много ветра, которым хочется поделится.