Таким образом, попытка описания моего друга вместо Антона создает некоторую трудность, и эти фантастические «если бы, ах, если бы» уводят от понимания места человека среди двух параллельных плоскостей и дают незначительную надежду, что
слово, сказанное Антоном и выведенное на листе бумаги прояснит не только сущность двух сторон, не только объяснит теорию города, не только опишет моего друга, но и в целом решит войну материального и духовного и наконец-то научит с первого раза произносить такое сложное с первого раза (в виду своей запутанной артикуляции) слово «Джйотиш», равно как и любое другое, выбранное для описания данной войны, для терминологии вдавленной, но не утопленной в граненом стакане виноградинки.
Играет «Гражданская оборона - Я всегда буду против».
-И ты полагаешь, что все это - просто, вот так, по щелчку? Полагаешь, значит дурак, страшнейший из всех, кого я знал. - говорит он. - Это все утопическая модель, и так никогда не будет. И вещи ты говоришь очевидные. Эти, которые сверху, думаешь не знают? Все они знают получше тебя, все они понимают. А ты даже мысли сформировать не можешь.
-Здесь соглашусь, однако, ты меня тоже пойми, я сужу с позиции себя маленького, но обиженного. Предположим, я один понимаю мир, как он есть.
-Молодой еще, чтобы понимать.
-Я не зря сказал: «предположим». Я объясню.
«Эта» сторона в своем всеоружии; несколько моих товарищей, среди которых Антон, Беленский и Крабик, с удивлением спорят - и спорят жарко, открыв глаза в один прекрасный день и поняв, что политика гуманизма, которой они всегда пренебрегали, занимает их гораздо больше, нежели материи, градации любви, критические отзывы о синематографе, etc. - Че (не аргентинское «че» - товарищ, исконно русское «че» - производное от «что», являющееся клейкой связкой разговора, сглаживателем углов, фундаментом диалогов). - Че, как обычно? Твое это «предположим» как обычно существует по одному тебе, словно бы ты сам это уже предположил, поверил, пережил, и теперь говоришь. Ты, товарищ, не терпишь критики «предположения». Как если бы мне приснился твой сон, а ты уже бросаешься на меня с ножиком.
-Но я утверждаю, что мы предположим. Будто бы во всем, что я хочу сказать, есть подспудный смысл. / Пива купит кто, - так канючит Беленский.
-Ты совсем не слышишь? Ножики да сны.
-Я лучше послушаю вопль нашего еврейчика, - говорю. - О его желанности большого Исхода от столика к стойке, от разведенных руками замороженных стаканов.
-Мне не нужно пива от семита, лувийца, парфяна, че, - благородства никакого, еще и оскорбления ни за что/ Но могли бы и купить, - добавляет Беленский.
-Я в это верю, - просто добавляет Антон. - как в пальцы левой руки, как в тебя и Беленского, как в то, что за стенами ветер, а бога по переулкам загоняли старшие пацаны. Знаешь этот тезис о боге и пацанах? Ах, великолепный, я вывел замечательную теорию, /еще бы, - сказал Беленский, качая головой Крабу/, не слушай Беленского, теория правда отличная, / Ой, теоретик, - сказал Беленский. - Толку-то, толку? Когда я прозябаю тут без стакана/, Краб, молю, купи ему стакан! Он не замолчит, и не получится никакого спора.
Мой товарищ сидел безмолвно и так, словно бы его тут никогда не было. Я сидел рядом с ним и наблюдал за «этой» стороной - за Антоном, Беленским и Крабом. Предположим, я осушил свой стакан до дна и пошел за следующим; мне сували деньги, Беленский молил, я сдался; я возвращался к спорщикам и моему товарищу, и спор разгорелся нешуточный, но мой товарищ лишь пожал плечами, когда я одними глазами спросил, мол, что же я пропустил; итак, Антон да Краб пришли к чему-то, но Беленский распаленно говорил: