– Да, в эту ложь поверить трудно, но нужно, – спокойно ответствовала Амальгама Героевна. – А про то, что знаешь… забудь. Не надо нам этих твоих мнений, Алевтина. Брось… Держи их при себе, как язык – за зубами.
– Да какой же смысл иметь собственное мнение, коли его следует держать при себе? – спросил или спросила я.
– На случай, если понадобится.
– Вам?
– Тебе самой… Здесь о нем молчи, там – помни.
– Да, это по-нашему: всех казнить, потом – помиловать.
– Алевтина!
– Все-все, прошу прощения: где есть человек, там есть место ошибке.
– У нас у всех есть право на ошибку. И мы с удовольствием этим правом пользуемся…
«А о чем собственно речь?» – Я попытался было вставить хоть словечко в этот начинающий казаться значимым разговор, но, разумеется, меня никто не услышал.
Амальгама Героевна снисходительно улыбнулась и, погрозив напоследок розовым пальчиком, грациозно испарилась.
– Вот и твое мнение для меня – вещь, – негромко, но с прекрасно различимой недоброжелательностью пробормотал голос Али. – Я убрала его в дальний ящик стола, а ключ выбросила. Так что доставать твое мнение и любоваться им не собираюсь. И все-таки какая-то странная экономика получается: «За что купил, за то и продаю»… Ведь никакой же выгоды! Никакой! О чем они там думают?
Вдруг прямо надо мной возник голый, потный мужчина. Он совершал совершенно неприемлемые телодвижения, почему-то взывал ко мне: «Лиза! Лиза!» – и все норовил поцеловать в губы.
Тут уж терпеть происходящее и дальше я не мог. Я напрягся что было сил, ощущая себя бомбой, которая вот-вот детонирует, уничтожив все вокруг, а заодно – и себя. Я задрожал, завибрировал и рванул!
Вместо оглушающего грохота раздался негромкий, но физически ощущаемый хлопок. Невидимая дверь в мир призраков захлопнулась. Я и Аля по-прежнему сидели лицом друг к другу, и она все еще держала меня за голову. Шея у меня затекла, и снова заломило лобную кость. Правда, теперь боль была вполне терпимой. Я освободился от хватки супруги и подбежал к зеркалу шкафа: мой лоб был слегка красным, но ни синяков, ни припухлостей на нем не было. Однако пальпировать его я не решился, опасаясь новых приступов боли.
– Что это было? – спросил я.
– Ты только что побывал в моем сознании. Вернее, в моей памяти – так, наверное, будет точнее.
– Вот оно что… – Увиденное стало мне более понятным, но тут меня кольнуло неприятное предчувствие: – А ты? Ты была в моей?
Алевтина загадочно улыбнулась. Ее лоб был нежно-розовым – краснота быстро сходила. Исчезала и боль у меня в голове. Ее стирали невидимые секунды нашего Бога-Времени.
– Где ты этому научилась? – Я снова подсел к ней на диван.
– Один из бывших научил. Как видишь, от мужиков тоже иногда есть польза…
– Ну да, есть… – охотно согласился я. – Слушай, а… а можно от этого как-то защититься? Не пускать гостя в определенные уголки памяти?
– Поверь, при подобном контакте гораздо важнее знать, где и что искать, чем как что-то прятать. Выполнять одновременно обе задачи невозможно.
– Да, наверное… А ты что-то искала?
Алевтина хитро прищурилась:
– А Она далеко не красавица…
Я вздрогнул и резко заметил:
– В одну лишь внешность влюбляются слепцы. Кстати, я ведь сразу сказал, что Она не красавица. Но по-своему мила.
– И все-таки… – В моей нынешней супруге продолжала говорить обычная женская ревность. – И все-таки она просто серая мышь… Невзрачная и незапоминающаяся. Хоть бы волосы себе покрасила, что ли…
– Ты неправильно трактуешь понятие «серая мышь». Можно покраситься в фиолетовый цвет, но стать лишь серой мышью фиолетового цвета. Дело не во внешности.
Алевтина кивнула. Было заметно, что она смущена. Я протянул ей бутылку. Жидкость призывно заплескалась, но Аля лишь поморщилась: необходимости в выпивке больше не было.
– Теперь я тебя понимаю гораздо лучше, – призналась она, окончательно отказавшись от нелепых проявлений ревности. – Думаю, что понимаю.
– Почему ты думаешь, что вот так вот вдруг начала меня лучше понимать? – Мне ее слова казались неискренними, сказанными для того, чтобы отвлечь от чего-то важного, главного. – Что ты там такое увидела?