Стена, хоть и спрятанная от моего взора, полностью владеет моими мыслями. Она – символ моей слабости перед чужой, играющейся со мною волей. Да, я не сплоховал – погром устроил на славу. Однако этого недостаточно. Я способен лишь сопротивляться, отвечать слепым ударом на зрячий, но я никогда не смогу победить – я это знаю. Я никогда не смогу нанести удар в болезненное место, в то время как каждый удар, достающийся мне, всегда будет ударом в цель.
Как описать мое отчаяние? Человек, уже сталкивавшийся с ним, поймет меня. Того же, кому переживания, стоящие за этим словом, незнакомы, любые определения оставят равнодушным.
Я пуст. Я обесточен. Я лист, увядший в свежий майский день. Я строка, что себя написала, но зачеркнута чьей-то тяжелой рукой.
Как жить теперь? Что будет завтра? Я боюсь этих завтра…
Глава 6
3 сентября 2036 года
Впервые в жизни мне страшно. По-настоящему страшно…
Утром я очнулся сидящим на полу гостиной – там же, где и заснул. На коленях у меня дремал дневник. Сбоку застыла опорожненная бутылка «Старки». А вот комната… Комната была точно такой, какой я ее застал, вернувшись накануне с работы: ни щепки, ни осколка стекла, каждая вещь на своем месте. Та же монолитная стена, оклеенная обоями…
– Так-так… – только и смог вымолвить я, пока – всего лишь озадаченный.
Я хлестнул себя по щеке. В ухе громко зазвенело, но наваждение не прошло. Все еще не веря в происходящее, я поднялся и неуверенным, чуть ли не спотыкающимся шагом направился к бару. Все напитки, кроме «Старки», были там, хмурясь на меня тусклыми отражениями занимающейся за окном зари.
С криком отчаяния и злобы я швырнул несколько бутылок в ненавистную стену. Она затемнела влажными пятнами. Однако пятна эти быстро исчезали…
Я приблизился к стене: она была сухой. Я не нашел и вмятины в тех местах, куда лишь полуминутой ранее попали бутылки! Стена словно насмехалась надо мною, предлагая ударить ее снова и посмотреть, что из этого выйдет.
Мне казалось, я был в плену какого-то наваждения: разве такое возможно, чтобы я был не в состоянии повредить бумажные обои?!
Дальнейшее происходило словно не со мною. Помню только, как я выскочил из квартиры. Шатаясь из стороны в сторону и подпрыгивая, промелькнули прихожая и входная дверь, затем – лестница на улицу. А вот то, как я добрался до работы, не помню вовсе.
В себя я пришел от голоса, зачитывавшего вслух строки моего дневника:
– «Чья-то невидимая рука крошит для нас черствый, червивый хлеб. Заливает нам в рот горький, настоянный на яде нектар, от которого мы хмелеем и продолжаем жить, не задаваясь вопросами о сути нашего существования. У нас есть хлеб. Есть вода луж. Суть – лишнее. Суть сюда не вписывается…»
Кто-то стоял за моей спиной и заглядывал в почему-то вырванные и разбросанные по столу страницы дневника. Я поспешно сгреб их и сунул в портфель.
– Весьма, весьма любопытное исследование… – прокомментировал прочитанное все тот же голос.
Я обернулся: почесывая свой выдающийся нос, надо мной склонился Виталик Валентинович. Его рабочее место примыкает к кабинету шефа, поэтому Виталик Валентинович появляется у столов сотрудников нашего отдела вестником грядущих неприятностей.
Я внутренне подобрался, понимая, что Виталик Валентинович оказался здесь неспроста, и как можно беззаботнее и приветливее сказал:
– Слушаю вас…
– Тебя к шефу, – с немалой долей высокомерия сообщил тот.
Виталик Валентинович занят на должности младшего научного сотрудника, однако полагает, что и не всякий старший сотрудник ему ровня. Обычно на разговор к шефу он вызывает следующими словами: «Мы хотели бы с тобой побеседовать» или «Нам надо кое-что с тобой обсудить». В моем случае он обошелся более простой формулировкой. Возможно, более изощренных я в его глазах не заслуживаю.
Виталик Валентинович развернулся и молча удалился.
Меня его слова заставили вздрогнуть. Я давно ждал этого вызова, потому что делал все, чтобы он случился. Я провоцировал его и чуть ли не мечтал о нем. И все же я вздрогнул.
Часы показывали четверть десятого. Рабочий день едва начался, а шефу уже не терпелось встретиться со мной. Мог бы этот разговор прояснить судьбу Алевтины? Я очень надеялся на это, хотя ее исчезновение вряд ли имело хоть какое-то отношение к моей работе или к нашему отделу.