– У шефа… – Во вздохе Маргенона мне послышалась нотка несбывшихся романтических устремлений.
– Ты чего? – насторожился я.
– Да засиделся я… – с глухим стоном пояснил Маргеша.
– Так разомнись. Пойдем по коридору прогуляемся.
– Я не то, чтобы сегодня засиделся. Я вообще засиделся – на этом месте.
– Давай возьмем отгул. Погуляем на улице.
– Некогда гулять, Федюша, некогда! – запальчиво и даже несколько агрессивно выпалил Маргенон. – Работать надо, а не гулять!
– Не кипятись, мой кипятильничек, не кипятись! – примирительно попросил я. – Не хочешь на улицу – пошли к окну, подышим в трубочки.
– Иди ты к черту – там и гуляй! Как мне не кипятиться, если ты меня не понимаешь?
– Так ты поясни так, чтобы я понял.
Маргенон замолчал на несколько секунд, после чего рассеянно спросил:
– А чего пояснить-то? О чем я говорил?
– Сказал, что засиделся.
– Да, это правда, – понуро заметил Маргеша. – Я не могу выполнять работу, на которую способен, в одиночку. Мне нужен свой отдел. Но ведь не дадут…
– Не дадут, – подтвердил я. – А мне кажется, ты зря переживаешь. Тебя все ценят, а будут побаиваться, избегать и ненавидеть. Так что завидовать начальству не стоит.
– Я и не завидую, – буркнул Маргенон. – Хотя, если честно, есть у меня одна зависть. Весьма странная зависть… Понимаешь?
– Нет…
Я действительно опять перестал его понимать.
– Если я в чем начальству и завидую, так это в том, что им достаются лучшие имена: Фармакопея Лабиринтовна, Эпителий Капитольевич, Пластилин Теоремович… Эх… Красотища, а? Поэзия! Песня! Сразу видно: эти люди – настоящие служители науки. Не то что мы.
«И особенно – ты», – очень хотелось добавить Маргенону в мой адрес, но из деликатности вслух он этого не сказал.
Я и сам мог произнести за него эти слова – мне бы это ничего не стоило, – но я промолчал, напустив на себя бесхитростную наивность взгляда и улыбки.
– А как же насчет Айфонасия Прокопьевича? – вместо этого поинтересовался я.
– Ты же понимаешь, – требовательно зашипел Маргенон, – это случайный человек. Кстати, я сейчас работаю над классификацией имен, которая будет сразу показывать, кто есть кто.
– А может, лучше сразу взяться за классификацию профессий?
– Профессий? Это что?
– Точно не знаю. Вроде имен, только общих. Коллективных.
– И много ты знаешь профессий?
– Ученые… Э-э… И не ученые.
– Глупость какая-то. Все – ученые! Что-то я ни одного не ученого не знаю.
Это было правдой. И вдруг меня озарило:
– А Министерство?
Лицо Маргенона заметно вытянулось и посерело. Верхняя губа непроизвольно задергалась. Он отвернулся и уткнулся в одну из десятков толстых папок, занимавших почти всю поверхность его стола.
До конца дня сколько-нибудь серьезной беседы у нас с ним не получилось. Я делал попытки разговорить его, однако Маргенон ограничивался односложными, ничего не значащими ответами и словно чего-то выжидал.
Возвращаться в пустую, ставшую вдруг чужой квартиру не хотелось. Я не смог пересилить себя и напросился в гости к Евгеше. Разумеется, я предпочел бы скоротать вечерок у Маргенона, но именно сегодня это было бы мучением для нас обоих.
Новая жена Евгеши, Левкория, оказалось очень симпатичной и простодушной дамой, достаточно прямолинейной, чтобы сразу же поинтересоваться у меня:
– Как поживает ваша супруга?
– Без комментариев… – уклончиво ответил я.
Про себя же подумал: «Без комментариев? Вот уж точно никакой ты не ученый, если у тебя нет комментариев. У настоящего ученого комментарии найдутся ко всему. Они – как пирожные к чаю».
Любопытствовать и далее Левкория не стала. Евгеше же моя личная жизнь всегда была не очень интересна. За что я ему именно сегодня весьма и весьма благодарен.
Вечер тянулся долго. Было мило и скучно. Мы играли в лото. Пили вермут. Евгеша часто отлучался на кухню – перекусить. Острых тем я не касался.
Спать разошлись рано – часов в десять. Думаю, Евгеша и Левкория уже спят. Я же заполняю дневник.