Хм, не знаю, откуда у меня взялось подобное сравнение – полипы. Я толком даже не знаю, что это такое. Однако сравнение неплохое. Пусть будет. С другой стороны, я начал грешить излишними подробностями. И дневник мой – уже не столько отражение переживаний, сколько подобие жизнеописания. Что ж, посмотрим, что из этого выйдет.
Итак, что-то будто управляло моим сознанием, сообщая значимость совсем не тем вопросам, что до этого момента волновали или интересовали меня в первую очередь.
– Знаете, – в итоге сказал я, – иногда у меня опускаются руки от бессилия: я все больше прихожу к выводу, что Вселенная не рассчитана на то, чтобы быть познанной.
Маска, которая вновь стала видима в слегка рассеявшемся дыму, замерла на несколько секунд, качнулась, будто соглашаясь с мнением, к которому пришла и сама, и восторженно-торжественным голосом возвестила:
– Есть вопросы, которые не стоит бояться задавать себе. Именно в них может быть ключ к пониманию мира, а не в формулах. Ты можешь добиться лучшего понимания Вселенной, если будешь задавать вопросы не о ней, а о себе.
– О себе? – Я никак не мог взять в толк, что имелось в виду. – То есть обо мне?
– Именно. О себе. Других людях. Так ты можешь прийти к фактам неожиданным, но верным.
– Но почему познавать Вселенную столь странным способом?
– Потому что Вселенная – это вы.
– А что меня познавать? – Я горько усмехнулся. – Я слаб и несовершенен. Это я познал с избытком. С возрастом то, что виделось мне когда-то в качестве моих достоинств, все чаще предстает в виде изъянов. Мой темперамент оказался банальной вспыльчивостью, моя неспешность – праздностью. То, что я принимал за чувство собственного достоинства, – гордыней. Но я борюсь…
– Вот видишь: ты борешься… Скажу больше: Бог создал тебя столь несовершенным для того, чтобы совершенным ты мог сделать себя сам. Это подарок Бога тебе.
Я обдумал эту идею, но вынужден был признаться, что не в состоянии понять ее.
– Ничего страшного, – ответствовала маска. – Иногда человек не понимает что-то не по глупости – разумом-то он вполне может понимать, – а потому что не понимает сердцем. Не понимает им и не принимает. И тут любые формулы и доказательства бесполезны.
– И все же я не думаю, что был создан, чтобы жить в этом мире: я столь же несуразен в нем, как жар-птица – в скворечнике.
– У всех свои трагедии… – многозначительно заметил Маршал.
Я был вынужден поправить его:
– Да, но иногда они выглядят как трагикомедии...
– Знаешь, даже у счастья есть свои издержки.
– Счастья нет, – вновь поправил я своего собеседника.
– Счастье есть. Чего нет, так это счастливых.
Счастье есть, но нет счастливых… Это было ужасным открытием. Я чувствовал, что мой собеседник знает гораздо, гораздо больше моего, и именно поэтому может делать подобные, страшные утверждения. Однако в моей природе – не принимать слишком уж легко на веру то, что противоречит моему пониманию того, как все должно быть устроено. Как все устроено в действительности – дело в таких случаях второстепенное.
– То есть счастье есть, но о том, чтобы стать счастливым можно забыть, так? – уточнил я. – И как же нам теперь жить?
– Как вам жить? У меня для вас нет ответа. Ваш ответ – вы сами.
Вырывавшийся из-под маски голос сделался скорбным, а уголки ее глаз печально поползли вниз, словно были частью живого лица! Мерещилось ли мне все это? Возможно – но тогда мерещиться мне могло и само мое пребывание в этой части Города.
– Позвольте уточнить, – попросил я. – Мы – не центр Вселенной, но Вселенная – это мы. Так?
– Вселенная – это вы, – подтвердила маска.
– Черти что!
– Черти что… – согласилась она, как мне показалось, вполне охотно.
– Если Вселенная – это мы, – продолжил я ход своих мыслей, – выходит… выходит, Вселенную не познать.
– Это еще почему? – удивилась маска.
– Так диссонанс… – пояснил я.
– Какой-такой диссонанс?
– Есть мнение, что люди – это как бы колокольчики. Но проблема в том, что их звон не слишком приятен, ведь звучим мы всяк по-своему, а потому – в диссонансе.