На щеках девушки блеснули дорожки слез. Не зная, как утешить ее, Ян молчал. Но жеста остановить не смог - потянулся всем сердцем, мыслями. Время остановилось. Мир качнулся и сошел со своей оси. Девушка, только что уязвимо-хрупкая и печальная, нахмурилась. Складки разрезали нежную кожу лба.
- Беги к набережной! - ее рука сдавила запястье Яна. - Да поторопись же!
- Почему?
- Луна заходит.
Время, наконец, сдвинулось и, забыв, как оно шло прежде, побежало вчетверо быстрее. Ян испугался. Нет, не того, что Город уйдет на дно морское – об этом он даже не думал. Ян заразился страхом встреченной им незнакомки, погрузился в отчаянье, распахнувшее ее зрачки.
- А если я останусь?
- Зачем? Ты ведь не клялся мне в любви!
- Хочешь, поклянусь?
- Не хочу, чтобы ты стал рыбой!
Почему он побежал?
Во сне просто делаешь, а жалеешь о потерянном уже потом, проснувшись. О том, что не вернуться. О том, что смалодушничал, не поверил сказке, вот она и закончилась. Далеко у ворот остались девушка и нищий. Мост дрожал и качался под ногами, будто сделан был не из железа и камня, а из досок, перетянутых веревкой, какие висят над горными реками. Тускнели фонари. Все-таки Ян не успел: луна легла в море, и мост разлетелся рваными клочьями тумана. Ян упал в воду. На берег он выбрался замерзший, но странно, до одури счастливый.
И только тогда, в тишине ожидая рассвета, сжимая виноградную лозу в ладони, он понял, что все, с ним случившееся, было вовсе не сном.
Сгинул царь на дивном троне,
Стынет золото в ладонях.
Под водою город, башни -
Стали сказкой, сном вчерашним.
Просыпаюсь, как с похмелья –
Все труднее и труднее
Возвращаться в серость дней мне.
Не верьте, будто реальность лучше снов. Это придумали те, кто никогда в жизни не видел снов – ярких, густых и терпких, где искры падающих звезд путаются в волосах, а сами звезды жгут подставленные ладони. Разве может реальность быть лучше таких снов?
Тридцать ночей подряд Ян видел пламя заката над Городом: ослепляющий огонь в небе, плавящуюся черепицу крыш, набухшие багрянцем витражи, шпили, тающие в солнечных лучах. Тридцать ночей подряд Ян видел во снах девушку, встреченную им в Городе. Он звал ее Лорой, Лорелеей. Он думал о ней беспрестанно, и от мыслей этих так близко и ясно ощущал ее присутствие. Сердце звенело камертоном, настроенным лишь на одну ноту – на нее. Странное чувство сделало краски мира ярче, а память острее, в несколько часов уместив ощущение целиком прожитой жизни. Снова и снова перебирал он свои воспоминания, как скупец - сокровища или как нищий - жалкое подаяние, монеты в горсти. Так не бывает, скажете вы. Это самообман. Блажь молодости. Молчите! Ян тоже мог сказать, что не бывает, до того самого момента, пока не случилось. Ослепило. Оглушило. Накрыло волной. Закрутило, меняя местами привычные ориентиры. Сомкнуло мир до памяти одной-единственной сказочной ночи.
На тридцать первый день Ян пришел к отцу. Долго молчал, не решаясь начать. Он знал наперед, как отец ответит и – что еще важнее! – как он промолчит. И чего будет стоить Йохану молчание. Последний сын, дар Божий, яркая звезда на темнеющем небосклоне…
- Отец, отпусти меня в город.
Йохан молчал.
- Я хочу учиться. Помнишь, в школе учителя говорили… - уж тогда, когда учителя, теша родительскую гордость, хвалили смышленого мальчишку, сам он только и думал побыстрее удрать с уроков! - Я вернусь.
Слова давались тяжело. Ян говорил не то, что хотел сказать, а то, что показалось бы понятным отцу.
- Ты опять ходил к камням.
- Камни здесь ни при чем! – поспешно, с горячностью.
Ой ли? Спросил бы, какие камни - поверил. Наврал бы, сказал бы нет –поверил. Вижу, ходил. Эх, выдрать в детстве тебя было! Да толку…
Йохан тоже кое-что знал. Старики иногда шептались о парнях, которые возвращаются к камням в полнолуние, будто душу там позабыв. Камни для них словно бутыль с вином для горького пьяницы, выпьешь – и хочется еще, и еще, и со временем эта жажда остается единственной. Хорошо, что Ян заговорил о поездке первым. Поживет вдали от камней, ума наберется. Оно там и повеселее будет, а коли и не вернется, все лучше, чем русалок ночами искать.