— О, братья мои, десять лет минуло, как я не ступал в обитель, не произносил слово Божие, не пел гимны Господу и не принимал причастия святого. И нет мне прощения Божьего, и нет мне пощады от могущественных ангелов Его. Могу ли я молить вас о смягчении сердец ваших и позволении войти в духовную обитель и быть снова среди вас?
И вышел к покаявшемуся монаху Старший Отец монастыря и, перекрестив его, впустил в монашескую обедню со словами:
— Не мне и не нам всем судить тебя, ибо на это Воля Божия, нам лишь даровано прощать. Ступай, опомнившийся, омой руки и лицо свои лавандовой водою, смени одежды и прими хлеба нашего, что и твой теперь, возлюбленный брат.
И последовал беглый монах по указу Старшего Отца, и вкусил он хлеба пшеничного, и испил воды с медовым привкусом. И в новых чистых одеждах он отправился на вечернюю мессу, но, как ни старался вспомнить он слова песнопений, ничего не получалось, и тогда совсем молодой монах протянул ему книгу, шёпотом молвив:
— Десять лет назад ты дал мне книгу о далёких землях, теперь мой черёд ответить, держи молитвенник.
Настал вечер, и монахи ушли в кельи свои молиться и спать до рассвета, чтобы затем снова начать утро с молитвою на устах и пребывать весь день в благодати и праведности. Но раскаявшийся монах задержался в саду монастыря. Слушал он шелест яблони, и видел он мерцание звёзд, и слёзы из глаз его падали на землю.
— Почему же ты плачешь?
— А, это ты, юный брат, что дал мне молитвенник?
— Почему же ты плачешь, коль вернулся в дом братьев своих?
— Сложно сказать, брат.
— Помнишь ли ты меня? Много лет назад меня оставили родители у стен этого монастыря. Ты читал мне сказки, тогда как другие читали Слово Божие.
— Михаил, неужели это ты? Да, ты, только теперь уже стал братом Михаилом.
— Скажи мне, почему из глаз твоих льются слёзы?
— Я плачу от радости быть здесь.
— Неужели все эти годы ты не получал радости?
— Ты слишком много спрашиваешь, Михаил.
— Нет, мне всего лишь интересно, брат Антоний.
— Будь острожен, ибо любознательность нередко приводит к греху.
— Грех — какое интересное слово. Я о нём много прочёл в книге, что ты перед своим побегом дал мне.
— Та книга изменила и погубила всю мою жизнь.
— И как же она изменила жизнь твою, брат Антоний, ведь там говорится лишь о других землях и богатствах их?
— А также о грехах и пагубности, Михаил.
— Ну и что из этого? Те дальние края столь прекрасны!
— Дальние края… Я их все исходил и вкусил все богатства их.
— Расскажи мне о богатствах тех дальних краёв.
— Зачем тебе знать это?
— Затем, что все эти годы я думал о дальних землях, в которые ты ушёл, как праведный монах каждый день думает о Царствии Небесном. Я представлял стремительный звонкий ручей, из которого ты пил под тенью не виданных мною никогда пальм. Я представлял стены богатых городов, в которые ты входил. Скажи мне, что ты видел за этими стенами? Скажи мне, что ты познал за ними? Скажи мне, зачем ты сбежал из монастыря?!
— Я познал всё, что только может дать жизнь, но так и не могу понять, почему я оставил десять лет назад обитель. Сами демоны уводили меня. Сразу же за стенами монастыря я пустился бежать. Я бежал по полям, спотыкался и летел кубарем со склонов, собирая одеянием своим пыльцу цветов и семена трав. Я вкушал плоды с деревьев, прокрадывался в сады близ деревень и, собрав в узел съестного, отправлялся в путь, неизвестный ни мне, ни всем монахам. Я шёл длинными дорогами и бесконечными полями, через лесные дебри и болота. Меня кусали ночью комары, а днём пчелы, солнце жгло белую кожу. За мной гнались лесные разбойники, но я спрятался от них в камышах, стоя по пояс в болотной тине. И вот через много дней я оказался у стен большого города. И были ворота его из бронзы, а стены из выточенного камня, и из сердца города доносились музыка и ароматы, пьянящие разум.
— И что же ты делал в том городе?
— Как только ступили ноги мои на площадь города, как меня подхватил хоровод, и не заметил я, как тело моё облачилось в цветные одежды, а волосы украсили цветы. Я не просил питья — мне давали сладкое вино из самых лучших погребов, я не просил еды — мне преподносили все яства от богатого стола. И был я среди них своим.
— И что же? Что же? Не молчи!