— Внимание. Объясняю — почему именно «Беда». За три часа пребывания в этом мире тебя укусил заражённый… Раз, — загнула она палец, — Тебе прострелили ногу — два. И тебя чуть не убил дрон — три. Но!…
Бабка выдержала многозначительную паузу.
— Если ты проявишь себя крутой девахой, значит твоё имя будут воспринимать как «Бедовая.» Если не будешь давать никому спуску, значит будут говорить, что связываться с тобой — беду наживать. Ну а если так и будешь дырки в пузе считать, да рыдать, то и останешься просто Бедой. Поняла?…
И снова затянула нараспев:
— С сегодняшнего дня забудь, что ты была когда–то Марией. Никому не говори своего прежнего имени. Ты — «Беда». И никак иначе. Все те, кто знает её прошлое имя, забудьте его навсегда.
И уже не тожественно, а буднично и деловито добавила.
— Тут попадаются такие дураки, что могут и выстрелить за это дело.
— Теперь с тобой, — повернулась она к Павлу. — Тут всё сложно. Раз ты прикончил Стикса и Брута…
— И Черепа, — добавил Шило.
— Нет, Черепом я его в любом случае не назову. Так вот. Ты можешь взять себе имя убиенного тобой крутого говнюка… Но я сильно не рекомендую этого делать. Возникнет много проблем. Вон мы, с моими соколами, тихо, мирно, без громких имён, никому ничего не доказывая, живём тут уже… если по земному, считай — четвёртый год. И здоровёхоньки.
— Может меня «Стрелком» назвать?… Я же это… Стреляю.
— Идея конечно хорошая. Но, глупая. Этих стрелков тут, блин, как муров нерезаных. Да и вызывающе как–то. Я думала назвать тебя «Пулемётом». Но… Представляешь — «Эй Пулемёт, подай пулемёт»… как–то двусмысленно получается.
Она снова перешла на торжественную напевность:
— Так вот! Я придумала тебе имя.
Пашка, прочувствовав момент — встал.
— Нарекаю тебя, раб божий — «Скорым». Потому, что… Ну, короче, ты сам понял… С сего момента ты только «Скорый». И никак иначе. Все те, кто знает его прошлое имя, забудьте его навсегда.
Перекрестилась. Немного подумала.
— Вроде всё… Можно аплодировать?!
Все зашлёпали в ладоши, а Мария похлопала левой рукой по стене.
Бабка скромно раскланивалась.
— Нет–нет. Не благодарите, не надо.
— Это всё серьёзно? — спросила Маша. То есть — Беда.
Ей ответил Шило:
— Тут розыгрыши, как–то… не таво.
А Короткий добавил.
— За розыгрыш тут кастрировать могут… Без наркоза…
— А что, были случаи? — поинтересовался новоиспечённый Скорый.
Все бывалые хмыкнули. Мол — он ещё спрашивает.
Скорый попросил:
— Бабка, расскажи ещё про это место. Про этот Улей. Там, на дороге, нас так нехорошо прервали.
— Ну, ждать вежливости от муров, как–то… Давай завтра… Завтра мы устроим постирушки, помывку, обшивку. Пересмотрим трофеи. Я, например, там интере–есный ствол заметила. И тогда, в процессе, поговорим. Я сегодня что–то… Не то, чтобы устала… А просто вымоталась как собака. Давайте спать. Дежурим по два часа. Первым в наряд — Скорый. За ним — Короткий. Потом — Шило. Я последняя.
И все пошли спать.
Женщины улеглись в верхней спальне. Беда, так, как и лежала — на кровати. А Бабка на широченной софе.
Мужики разбрелись кто куда. Шило — на диван, в роскошный, почти кремлёвский кабинет. Короткий — в кальянную, на низкую софу. Пашка так и остался на диване в гостиной. Придвинул невысокий, но широкий стол, поставил керосиновую лампу, и принялся чистить оружие, прислушиваясь к шорохам за окнами.
Наверно, пока он валялся в отключке, заодно и выспался. Сонливости — никакой. За час он обработал и Сайгу, и Ремингтон, и АПС. Стечкин был сильно запущен, но не испорчен. Ни ржавчины, ни каверн в стволе. Хороший металл — это главное достоинство оружия.
Приволок снайперку Короткого, сделал неполную разборку, почистил затворные части. Вытащил шомпол из акээма и, с двух сторон, продраил метровый ствол этого чудовища. Заодно понял работу механизма. Поискал маркировку оружия, не нашёл. Пометил себе в памяти — спросить у Короткого, как эта зверюга называется.
Решил не будить смену, отстоять, пока сам спать не захочет.
Часа в три ночи Беда вскрикнула. Может во сне. Но Скорый взял лампу, поднялся в «женскую», приоткрыл дверь. Прошептал:
— Маш… Это… Беда, ты чего?
Она отвечала поскуливая:
— Рана чешется. Я её во сне почесала.
Он подошел, приоткрыл одеяло. Беда зашипела:
— Дя… Паша, ты с ума сошёл? — закрылась снова.
Пашка пристрожил.
— Маша, дай я тебя полечу. Не дёргайся.
Она сердито шептала:
— Дядя Паша! У меня грудь голая!
Пашка вздохнул, покачал головой.
— А там, на земле, ты к врачам прямо в дублёнке приходила? Прекрати глупить. Есть возможность быстро выздороветь, а ты тут стеснения разводишь. Нужна мне прямо твоя «грудь».