— Хрен вам! — прохрипел он со злорадством. — Никого не получите!
Лицо его вытянулось и побледнело, дыхание стало громким и частым. Кровь ручейком текла вниз, поливая стебелек и листки. Но он почему‑то не умирал. Ни от газа, ни от раны. Даже боль не так сильна, как вроде должна быть. В голове еле слышно зашептал тихий голос, через немного к нему присоединились другие. Боль прошла совсем, дыхание стало медленным и поверхностным. Только кровь все также стекала вниз, на стебель. Голоса шептали друг другу непонятные слова, сознание ухватывало только отдельные, похожие на тарабарщину — «церебрум», «пирамис», «корпус манимиларе». Вдруг ударила новая волна боли, не такая как раньше, не физическая, она шла из ниоткуда и со всех сторон сразу, сознание стало меркнуть, окружающий мир поблек и смазался. Волны боли накатывали одна за другой, он (уже не понимая, кто он, на самом деле) не чувствовал, кричит ли, бьется в судорогах или его тело лежит безвольным куском плоти.
Мира больше не было, не было вообще ничего, даже боль пылала заревом в безымянном месте, только где‑то рядом неторопливо текла другая жизнь, совсем непохожая на его собственную, и она что‑то значила для него, потому что безымянное нечто время от времени цеплялось за нее остатками воли. Тон голосов с деловитого постепенно перешел на разочарованный, они почти все затихли, остались только двое, они что‑то решали между собой, потом не стало и их.
Он очнулся и снова не смог вспомнить, кто это — он? Безымянное нечто, стертое до основания. Жалкий измочаленный огрызок, набор из поломанных, изувеченных частей, когда‑то бывших единым целым. Всё, что у него есть — это боль и одиночество. С болью ничего поделать нельзя, но вот одиночество… Рядом кто‑то был, большой и равнодушный. Безымянное нечто пристроилось к неспешному течению жизни соседнего существа, прижалось, как прижимается детеныш к матери. Боль сразу уменьшилась на несколько порядков, быть рядом с этим потоком силы даже доставляло некоторое удовольствие. Из множества кусочков страха, ненависти и злобы снова сформировалось сознание, подпитываемое силой другой жизни. Вокруг расстилался новый, незнакомый мир, в нем не было ничего, кроме белой мглы. Не было ни верха, ни низа, идти куда‑либо не получалось, вообще непонятно, как в этом тумане можно куда‑то двигаться, не имея ни малейшей точки опоры. После нескольких бесплодных попыток оно поняло, что сломанное. Когда оно собирало себя по кускам, то лепило их друг к другу как попало, лишь бы стать единым целым, а так нельзя. К счастью рядом была другая жизнь, у неё не было воли и сознания, зато она давала силы и знания, главное научиться ими пользоваться. Через какое‑то время сознание нашло то что искало — изображение себя такого, каким оно должно быть. Это было, как посмотреть в зеркало. Многое, почти всё, что было раньше, вернулось, но оно поняло, что безнадежно изуродовано и вернутся в тот пласт реальности, где жило раньше, теперь не сможет. Сознание снова захлестнуло ненавистью и злобой, но выплеснуть их было некуда. Оно умерло, навсегда и бесповоротно, и только мощный поток силы, что тёк рядом, не даёт крохотной искре жизни окончательно исчезнуть. Откуда он её несет и куда? Если есть движение, значит, есть направление и пространство. Значит, кроме этой стерильной белизны есть что‑то ещё. Но что? Здесь пока не поймешь, что есть какая‑то вещь, не увидишь ее. А что есть кроме белого? Белое, белое, белое. Убрать его, закрыться, свернуться. Тебя больше нет, ты не здесь, здесь тебя нет. Есть только эта новая, совсем другая, нужно только вспомнить, как ее зовут и позвать. Эй ты! «Тьма» — всплыло на поверхности текущего рядом потока. «Тьма», повторило сознание.
В окружающем мире что‑то неуловимо изменилось. На вид он был вроде тем же, что и раньше, но его однородность нарушилась. Тьма проявилась микроскопической и бесконечно далёкой точкой. Я могу туда идти, поняло безымянное сознание. В ту сторону можно двигаться. Усилие — и тьма приблизилась, заполнив собой весь объем пространства. Белый туман остался позади, потом исчез совсем. Сознание увидело на поверхности темноты свое отражение и прежняя память вернулась.
Глава 7
Очнувшись, я сполз с одеяла и снова отключился. Не знаю, сколько прошло времени до того момента как я снова пришел в себя, очевидно не меньше нескольких часов, потому что в желудке ощутимо сосало. Я перевернулся на другой бок и снова закрыл глаза. Ничего больше не хотелось, ни замка, ни правды, ни правосудия или каких‑то других красивых слов, в которые можно вложить такой смысл, что будешь чувствовать себя умным, хорошим и вообще положительным. Все это было невыносимо, нечеловечески омерзительно и страшно. Все эти каждодневные походы на работу, в костюме с галстуком, все вечеринки, праздники, хобби и прочая каждодневная хрень. Сидим в своем городе. «Последний оплот цивилизации». А где‑то…