– Что? Как ты меня назвал? Ублюдком?
Сплевывая на пол слюну, пьяный и избитый Семён, не чуя в ватных ногах силы, окутанный болью весь целиком, глядя на этого здорового и почему-то теперь совершенно чужого ему мужика, вдруг ответил ясно и твёрдо.
– Нет. Вы****ком. Строго говоря, ты – вы****ок.
И он тут же вырубился от удара ноги в голову.
Павлик накапал матери валерьянки. Она пришла в себя, и до шести утра они говорили друг с другом, пытаясь понять, что же им делать.
В том, что «папка» утопил проститутку никто не сомневался. Павлик боялся, что Семён допился до горячки, и, проспавшись, устроит ему карательные меры за избиение.
А мать, тыкая в коробку с мусором, злая как сука, убеждала его, что муж поехал крышей, приводя разные аргументы.
Они оба боялись, что раз уж всплыла такая история, слухи пойдут, разговоры, а если дело возбудят? Им такое покаяние было совсем не нужно.
Говорили долго. Решили вызвать психиатрическую бригаду.
Ребята приехали быстро, растормошили Семёна Михайловича, тут же вцепившегося в своё мусорное сокровище как малое дитя, выслушали слезливую историю про абстинентный синдром, бред и алкогольный делирий, попытку убить для надёжности, получили в карман три тысячи рублей, и, скрутив Семёна Михайловича под белы рученьки, быстро увезли на Пряжку, рано с утра, не успев опозорить дружную семью перед соседями по парадной.
Семёна Михайловича спровадили на больничный, оттуда – в отпуск, который он отгулял, пуская слюни на старый ватный матрас в психушке.
Жена приносила передачи, но не навещала. Павлик, обнаружив генералку в документах, принял это как признание в желании самоубиться и, навестив доктора, сунул ему ещё денежек «для успешности излечения, а то кабы чего не вышло».
Врач до выписки смотрел его трижды: поначалу обколотого до соплей, потом уже вялого и под седативными, последний раз они долго разговаривали в палате, объясняя друг-другу «сложность сложившейся ситуации».
Семён Михайлович, поняв, что семейка решила его запереть тут чуть не навечно, прикинулся валенком, и пошёл с доктором на компромисс: вызвонив старинного приятеля, он вытянул у него займ на «решение личных проблем». Встречная взятка вызволила Семёна из психбольницы, и он уехал домой, став совершенным лапочкой.
Долго извинялся перед обоими, дома заглядывал им в глаза. Был отселён на диван в гостиной. Жена с пафосом прятала ножи, Павлик был объявлен доминантным самцом и добытчиком в доме, а Семён Михайлович был избавлен от прогулок, поскольку во всей его обуви были выдернуты шнурки, а верхняя одежда запрятана на антресоль под замок.
Семён, немного потерявшийся под препаратами, уже сам как будто бы не верил в русалку. Выбрасывая мусор в тапочках, пару раз встречался с соседом, и выпросил у того старое пальто, особенно не скрывая причин.
Сосед, вполне себе зажиточный таможенник, проникшись драмой, творившейся на лестничной клетке, внял просьбе и пальто презентовал. Семён тут же спрятал его под диван и ждал, когда неусыпный контроль ослабнет. Во чтобы то ни стало, он решил добраться до Обводного, чтобы теперь-то, чистым, без алкоголя и таблеток твёрдо убедиться в отсутствии русалки.
Жена рассказывала ему, смеясь, как следила за ним, когда он таращился на канал. Семён помнил всё очень хорошо, но не был в себе уверен.
Когда Лена уехала на дачу, готовиться к закрытию сезона, была уже середина сентября. Весь июль, август и начало осени, Семён Михайлович провёл в своих злоключениях.
С октября он должен был выйти на работу собственным замом, потому что на его место уже взяли нового службиста. И, воспользовавшись моментом, он смылся из дома в чужом пальто, стырив мелочь на проезд и дубликат ключей.
Одной ногой туда, другой обратно – решил он.
Доехав, он как мог быстро пришёл к каналу, встретив там сырой и промозглый день. Навалившиеся воспоминания, запахи давно забытой свободы, волна, следовавшая за ним вослед поперёк течения, совсем его не удивили. Озираясь по сторонам, боясь быть схваченным своим ментовским пасынком, он, за мгновение уяснив для себя правду реальности, крикнул русалке, что обязательно придёт к ней ночью.
Его побег прошёл незамеченным, и тем вечером он спокойно поужинал, счастливый от своего решения.
Вечером, Павлик, проверивший его дома, уехал на дежурство, а Семён Михайлович ушёл вновь, едва успев к закрытию метро.
Он бултыхнулся в воду, моментально озябнув в холодной воде, русалка, вцепившись в него железной хваткой, тащила его на дно, а он, чувствуя на губах её холодный и слизистый поцелуй, даже не успел испугаться. Глядя в темноту, он видел лицо этой мёртвой женщины, видел, как в воде колышутся её волосы и ошметки, вившиеся вдоль мышц. Стоило ей замереть на мгновение, как кожа, размокшими лепестками душной сирени окутывала всё её безобразное лицо, и кругом неё распространялся странный сладковатый запах, который так любили рыбы-корюшки.