Как только мальчик дополз до световой границы батона, он опасливо потрогал стену лапкой, и только потом, аккуратно втянувшись головою в луч, лизнул стену. Дом ахнул, а хлебушек Коля завопил:
– Чую кровь!!! Христова!
Толпа рванула к стене, добровольцы снизу шустро полезли вверх. Вороны одобрительно закаркали, ветер стих, а старик-дом, чувствуя по штукатурке полизывания холодного и липкого Колиного язычка, завыл:
– Мер-рзко-о-о-о! Га-адо-оость!
Дома похолодели от творящегося бесчинства, даже трехэтажный отвернулся, будучи не в силах смотреть на муки своего старого соседа.
Тот гундосил неразборчивые ругательства, медленно теряя сознание от творимой с ним скверны.
Штукатурен тот дом был один только раз, при постройке, известь для него замешивали в огромных творильных ямах на другом берегу Обводного, как раз там, где теперь стоит зиккурат «Энергетические системы». Известь гасили по три года в засыпных ямах, бросая в них при замесе теста кровь с бойни, падаль и требуху. На века строили, умели люди-то раньше. На лепнину известку гасили ещё дольше, выбирая пережог как можно тщательнее, ту известь мешали с яичными белками, заставляя извозчьих детей, постоянно мельтешащих возле каретного двора, цедить белки через плетёные лыковые лукошки по многу часов.
Дом оштукатурили известью, творённой на падшей лошади и свиной крови, до того хороша вышла штукатурка, что за всю жизнь свою дала только одну трещину, да и то, из-за того, что дом издолбили внутри, когда тянули каналюгу, вот эту-то нечистую кровь Коля и почуял. Да где ему, дурачку, было знать, что такое истинное святое причастие и кровь Христова?
Сотни хлебушков, хлюпая слюной, лизали стену дома, облепив её как жадные навозные мухи, световой батон светил на них холодно и равнодушно, а луна офонарев, зависла посреди мутноватых небес, затянутых жиденьким туманом. Старик жалобно гудел, вороны вставляли своё насмешливое «кар» в паузах, а все окрестные переулки требовали озвучивать происходящее у соседних домов, страшась этого сатанинского концерта, наставшего столь внезапно.
В творящейся вакханалии посреди которой дом-дед стонал на двух языках, проклиная лизавших его штукатурку мучителей, желающих очистить свои грехи поеданием плоти воображаемого Христа, никто не заметил тихий, но явственный скрежет металла об асфальт.
Вороны, первыми призаткнувшись, увидели, как по берегу канала идёт никто иной как сам Жнец. Побоявшись взлетать, чтобы не привлечь внимание великой хтони, птички немедленно загасились, прикидываясь спящими чисто на всякий случай.
Тень большого человека, замотанного в бабий платок и странную одёжу, навроде зипуна или старинного тулупа, медленно брела вдоль перилок набережной, опираясь на серпы, которыми Господь наградил его вместо рук. Такая вот у Жнеца работа – жать души, отправляя их в положенное место, снося им головы с плеч. Если кругом творится кровавая баня, то без него никуда, только он может устроить серпяную мельницу, покромсав своими лезвиями за минуту сотни и сотни бесплотных. Это тебе не старуха с косой, которая визитёрствует по адресам, якшаяясь с каждой душонкой персонально.
Жнеца не видели уже долгие годы, десятилетия даже, а ведь пришёл.
Потом уже, когда всё кончилось, говорили, что он с Пряжки явился, где-то в подвале психушки спал, пока его придурковатые хлебоеды не добудились.
Тихонько ковыляя, он подбирался ближе, не желая распугать свою добычу, даже поднял серпы от асфальта, когда переходил улицу, оставаясь сияюще-черным силуэтом пустоты в свете фонарей. Подкрадывался к облепленному душонками брандмауэру с грацией адовой рыси.
Некоторые хлебушки, уже нализавшись старинной известковой штукатурки до тошноты, вели друг с другом богоугодные неофитские беседы о сакральном значении надписи ТХПО, светящейся над батоном.
Одни говорили, что это непроизносимое имя Божие, вторые спорили, доказывая, что ТХПО это аллюзия на табличку ИНЦИ над распятым Христом… горячились, налицо был грядущий раскол, ересь, разброд и шатания.
Не успели вот только развить свою религиозную мысль.
Жнец, дойдя до жиденьких кусточков, заботливо оплёванных сажавшими их таджиками на удачу и долгую жизнь, махнул серпами, легко оттолкнулся от земли, и прыгнул на стену, пренебрегая земными законами. Обернувшись в полёте в стремительный вихрь алчущих лезвий, сплошной свистящий клубок черноты, наряженный в бабью шаль, оказался прямо посреди светящегося батона, и начал хлестать кругом себя звонкими ударами, неистово полосуя сектантские душонки, иссекая их на части, и осыпая землю под брандмауэром кусками их бесплотных тел, которые тут же оседали, просачиваясь в землю пыльной росой.