Колотясь дрожью, она рванула на себя халат, больно диранув пушистой махрой по ошпаренной коже и, кутаясь в его полы, схватила, сама не понимая зачем, старую мыльницу с раковины.
Дёрнувшись к двери раз, замешкалась, и, струсив, попыталась было расплакаться, сморщившись личиком, она подышала, но так и не смогла выдавить ни слезинки. С каждой секундой сердце колотилось всё сильнее, не выдержав, снова кинулась к двери, и на вдохе открыла её на себя.
Тут же с порога, увидев стоящее в коридоре существо, она начала орать столь истошно и пронзительно, что глухая бабка двумя этажами выше вздрогнула и завертела головой, ища своё беспокойство.
Тамара швырнула в него мыльницу и, пятясь по коридору на кухню, визжала как в последний раз, а чудовище, наступало на неё неотвратимо, тяжело шатая своими двумя туловищами на тонких ногах. Голова на одной половине его безвольно повисла и раскачивалась, а вторая, что-то мыча, смотрела на неё остекленевшими глазами, и вяло махала руками, видимо, успокаивая.
За порогом кухни Тамара сорвала голос и, поскользнувшись на незамеченных ею потёках трупного яда, которым тыквы начали сочиться ещё в четверг, – упала спиной назад, больно ударившись головой о плиту, и раскорячившись на линолеуме, елозя голыми ногами отползала дальше в угол, пока двухголовое чудовище, скорчившись одним своим лицом от её страданий, вдруг не увидало в ней то, что Тамара, ошалевшая от страха и боли, позабыла прикрыть халатом.
Существо это, вдруг воспрянув своей безвольной половиной, подняло голову, и открыв глаза, мутно обвела пространство вокруг себя, сказав самому себе:
– Пить хочу.
И потянулся за стаканом, стоявшем у мойки.
Тамара, сипло рыдая, обхватив голову руками, тупо провожала взглядом движения четырехрукого и двухголового чудовища, оказавшемуся каким-то неправильным подростком, коряво слепленным из двух туловищ на тонких ногах. Опираясь на клюку, одна половина с трудом держала равновесие, покуда вторая пыталась дотянуться до раковины. Женщина осматривала это странное тело, сквозь слезы, и ужас в ней сменялся брезгливостью.
Это было что-то отвратительное и притягательное своей нелепой и неестественной дикостью. Подросток, или подростки лет четырнадцати, в грубо и неловко сшитых в одно рубахах, болтавшихся над брюками какой-то бабской юбкой, выглядели жалко. Угловатое и уродливое существо, стояло криво, похожее на вывернутое по суставам медицинское пособие, неправильно собранное студентами-хулиганами.
Человечек держал в руке палку-клюку, и, разинув рот, глядел прямо на голые Тамарины бедра, разъехавшиеся полы халата открывали мокрые белые ноги, и его изумление выдавало шок от столкновения с сокровенным взрослой женщины. Переведя глаза на лицо, он столкнулся с брезгливостью её взгляда и стесняясь себя, взялся за край свой перешитой рубахи, надставленной какой-то пёстрой тряпкой, и, комкая в свободной руке, начал заправлять её в брюки куда-то над карманом.
А вторая половина его тела, вяло шевеля руками, пыталась дотянуться до крана с водой. Не получив желаемого, голова обернулась, и скользнув глазами по Тамаре, встретилась с ней взглядом, в его глазах было лишь равнодушие пьяного.
– Подойди. Не могу дотянуться – сказав это брату, половиной тела дёрнуло ногой в сторону раковины.
С лестницы послышались шаги и голоса.
– Где кричали?
– Из 15. Вот же дверь —Тамара кажется услышала испуганный голос соседки.
Дверь заскрипела, голова с клюкой в руках оглянулась, и в коридор кухни в три шага влетела здоровенная баба из квартиры этажом выше, которую Тамара изредка встречала в парадной.
– Да чтобы вас волки взяли! Хулиганьё, что вы шляетесь по чужим домам?!
Бабка, наряженая в вязаный жакет и длинную юбку, без паузы и вдоха начала орать на слепленных в одно тело братьев, дёргая ближнего за рубаху.
– Что дома не сидится? Чего вы сюда приперлись людей пугать, уроды?
Обернувшись к Тамаре, она не глядя на неё запричитала:
– С детства такие, дома сидят, да вот не уследила за ними! Да положи ты стакан окаянный, чужой же! – баба крикнула на другую голову, а та, сжавши лицо в гримасу, бросила стакан в мойку с гадким звоном, и закрыла голову руками, прячась от крика.