– Да пиздец… – только махнула рукой та, и, махнув рукой, села на банкетку.
– Да вообще. Стыда никакого нет. Ты хоть Фёдорову сказала-то? – санитарка озабоченно заглядывая Гале в лицо, села рядом.
– Про что?
– Как про что, ну там в палате, ушлёпок-то этот тебя мацал.
– Уже донесли?
– Да мне этот сказал, сосед его. Спрашивал, что да как с тобой, мол. Велел ему сказать, если этот мудило жаловаться побежит. Надо Васе нашему сказать.
– Он там у нас ходит, светило пришёл.
– Да ты что! – дежурная медсестра зашуршала тетрадками, спешно довершая неоконченные дела. К концу смены полагалось заполнить кучу бумажек, которые она время от времени спихивала на ночную медсестру, та скоро должна была подойти. Санитарка тоже призадумалась, всё ли в порядке.
– Слушай, а дай, пожалуйста, сигаретку. Я чёт перенервничала, а таблетки не хочу, в ночь спать захочется…– Галя попросила, стесняясь.
– Ой, точно. Идём-ка покурим. Они тебя видели уже?
– Угу.
– Ну и славно, видели, значит, уже насмотрелись, искать не станут, пойдём-ка от греха подальше, чего мельтешить при начальстве-то.
Взяв Галю под локоток, санитарка повела её кружным путём к курилке, где, по счастью, никого не было.
Там, взахлёб и не сдерживаясь, Галя рассказала ей всё про мужика этого, и про истерику, и про бабку, не всё, конечно, а как чуть не сшибла светило и старухины корчи… капала слезами на халат и нервно вздрагивала, заново переживая все свои приключения за сегодня.
Санитарка только ойкала, прижав руки к груди, и курила, сильно затягиваясь, радуясь послушать чужие истории, чтобы было что домой принести старой матери, кроме краденого варенца с полдника.
Наконец, она начала учить Галю, ругая за то, что та не пошла на конфликт и не поставила урода на место. Но та в ответ докинула ей парочку историй про «а помнишь», когда не в меру языкастые медсестры огребали по первое число.
При всей своей статности, Галина с детства робела, держа себя строго с людьми, просто очерчивала границы; боялась открытой ссоры – неизменно проигрывая в них, она всегда скатывалась в безобразные эмоции.
Вернувшись на второй пост и выговорившись, она подуспокоилась. Встретив там ночную медсестру, начала рассказывать и ей события своего долгого дня. Та охотно согласилась «впендюрить уроду» вечернюю дозу, чтобы Галя больше не появлялась у них в палате.
Чтобы не мешать своим присутствием спокойному вращению земли на отделении во время пересменки, она ушла ужинать, пить чай, поливать цветы, и делать все свои перерывные дела, готовясь к ночи, сорок минут прошли незаметно. Сменщица написала ей в вотсапе, вызывая поставить капельницу, и Галя, вздохнув, пошла на трудовые подвиги.
Первым делом, она тихонько открыла дверь в бабкиной палате, и заглянула внутрь, увидев, что та лежит тихонечко, в полумраке погашенного света и закрытых жалюзи, медсестре почудилось, что бабка померла, но присмотревшись, она увидела едва заметное движение, – старуха дышала, но, по всей видимости, измученная суточным кругом беспрерывной боли всё-таки уснула, под действием сильного обезболивающего.
Шприц со второй половиной дозы так и лежал у Гали в кармане, она держала его там, понимая, что уколоть бабку ещё раз может и придётся, все эти танцы со стерильностью препарата в таком состоянии пациента уже были неважны.
Все уже разошлись, и пациенты, поужинав, сидели по палатам, упёршись в телефоны.
Галя впряглась в работу: померяла кому что следовало, поставила, уколола, промыла, утилизировала и привязала покрепче, потому что «вот тут, видите, отлипло». Заканчивая вечернюю смену, в начале десятого часа, медсестра, подготовив и раздав пациентам таблетки по назначениям, села, наконец-таки, на пост и нашла в уголке подпихнутую под полочку шоколадку.
Грустно порадовавшись хотя бы чему-то хорошему, Галина, радуясь месту и возможности посидеть спокойно, начала заполнять бесконечные медицинские карты и книги учёта блошек и мандавошек, как медсестры в шутку называли множество журналов, где фиксировались лекарства, расходники, проведённые процедуры, осмотры на педикулез, лихорадки, движения больных и вращения персонала.
Заполняя бумажки, она отложила в сторону лист экстренной госпитализации, где со слов бабки были записаны контактные номера.
Снова наткнулась взглядом на иконку под стеклом, вспомнила утренний разговор с санитаркой, когда та вдруг начала жалеючи молиться за бабку.
«Почему так?» – думала Галя, – «вроде же все там будем, откуда столько жалости к ней, так мучается… тут радоваться надо, когда помрёт. Столько лет прожила, с её-то болячками, уже чудо…И жалеют все, себя бы кто пожалел» – поморщившись, она снова вспомнила санитарку, на которой и двадцать лет назад пробы было негде ставить, та курила как паровоз и бухала между дежурствами, довольствуясь крохотной зарплатой и блокадной пенсией старухи-матери, служившей её постоянным спонсором от рождения.