А мавка затосковала. Рыдала три дня, хотела его со свету сжить, да перестал её кавалер приходить на бережок.
Неделю ждала, две. Горевала как грозовая туча, сверкая черным огнём из неживых глаз. До того свирепая стала что и зловредные кикиморы, раньше относившиеся к ней как к блаженной дурочке, начали её бояться.
Месяц переменился, а всё не ходил её распрекрасный. Она боялась, что напугала его, или некрасивая была, но восхищённое цоканье языков, при воспоминании её танца окрестными соседями опровергало все сомнения. Успокаивая злую деву всем околотком, шептали ей, что наверняка с её ягодкой чего-то стряслось, и не мог он не прийти по своей воле после эдакой красоты.
В конце сентября приковылял. Хромал сильнее, пальто какое-то драненькое на нём было, будто бы с чужого плеча, весь какой-то скособоченный, на месте стоять не стал, а просто прошёл мимо, будто бы по делам каким-то. Да какие дела у него могли бы в стороне монастырских садов? Шёл, искоса на воду глядел. Мавка, увидя его, сразу признала и обмерла, плыла вослед, пуская поперечную волну. Он делал вид, что ничего странного не замечает, но смотрел внимательно, как бы проверяя сам себя.
Другой раз пришёл через недельку, так же шёл, но уже медленнее и оглядывался. Дойдя до мостов, он остановился под ними в месте шумном и неудобном, но невидному случайным прохожим. Мавка, поняла, что он боится кого-то, утешала его, пуская ему по воде кружочки, подносила ладошки близко к поверхности и выталкивала наверх волны, их движение она прекрасно чувствовала, создавая на поверхности забавные водяные горки, навроде тех, что бывают у слабых родников.
Суженый, дождавшись пока по мосту пойдёт поезд, перегнулся через перила и крикнул в воду, перекрикивая шум машин:
– Я приду к тебе, слышишь? Я сегодня ночью приду!
Мавка плеснула ему брызгами из-под воды.
Насилу дотерпела. И машинку свою отряхнула от налипшей грязи, и волосы распутала, ждала милого в дом.
После полуночи пришёл на старое место, быстро ковылял своей хромой ножкой, в том же стареньком пальто. Не то чтобы пьяный, но шальной какой-то, луна была большая, чуть постояв, почти сразу полез через перила. Мавка, высунувшись по плечи, смотрела на него во все глаза, пока тот, поймав её взгляд, не замер на краю набережной. Она кивнула ему, и суженый, как-то сразу решившись, грузно бултыхнулся в воду, шумно плеснув, и шуганув всех эхом из-под моста.
Она метнулась к нему как птица счастья, подхватила его под руки и целовала жадно, иссосав из губ остатки воздуха, увлекая за собой на дно, держа крепко в своих объятиях, пока воздушные пузырьки от его одежд создавали кругом завесу искрящихся жемчужинок, поднимающихся на поверхность бесновато искрясь своими серебряными стеночками.
Мавка упивалась счастьем, глядя на кавалера, судорожно бившегося у неё на руках, его глаза расширились, когда он вдохнул воду, и положив руку к нему на грудь, она чувствовала, как лёгкие наполнялись тяжёлой водой канала.
Увидев, что взгляд её любимых черных глаз остекленел, она хохотала и тормошила его холодеющие щеки поцелуйчиками, прижимаясь к нему всем телом и хватаясь за ускользающее тепло, сжимала его руки, казавшиеся ей нестерпимо горячими, и гладила ими своё лицо, плечи, путая свои волосы в пальцах.
Нежити, ошалевшие от свершившейся смерти, окружили парочку и стрекотали что-то ласковое, поздравляя и славя такую любовь.
Мавка счастливо улыбалась и радовалась, кивала соседям, увлекая утопшего за собой к своему домику. Крепко приладив труп у дверки, она свернулась калачиком и заснула у него на коленках, ближе к рассвету.
Просыпаясь, тут же целовала его мягкие губы, и засыпала вновь, крепко обняв своего долгожданного суженого.
На третий день он провонял.
Все три дня она кругом ужом вилась, приподымая ему веки и заглядывая в мутные глаза. Она помнила, как раньше они блестели словно переспелые черешни, теперь же были похожи на внутренности сдохшей ракушки-перловицы: белёсо и непрозрачно застыли, не отражая ни света, ни тьмы.
Его начало дуть. Ремень на животе перерезал тулово, застывшее в трупном окоченении. Чтоб не уплыл, она привязала его чем-то к проржавленному порогу.
Кикиморы, словно случайно плывшие по своим делам мимо, вежливо интересовались успехами её суженого, окидывая внимательным взглядом синее распухшее лицо, но мавка только мрачнела, с каждым днём все озлобленнее огрызаясь на неуместные вопросы.