– Гхм. Гхм – сказал Семён Михайлович сам себе, радуясь, что догадка о странной опасности подтвердилась.
Остаток дня он был рассеян и ушёл домой чуть раньше, сославшись на какие-то дела.
Ужиная, Семён спросил жену:
– Слушай, а какая живность в каналах жить может?
– Любая, – хмуро ответила она. Подумав ещё, добавила: – Сейчас кого только нет, недавно передавали, что в Ломоносове крокодила конфисковали за долги.
– Ну, это понятно. Но сейчас же холодно. На уток может кто-то охотиться?
– А мне откуда знать? Диалоги о рыбалке посмотри.
– Ну ты-то всю жизнь здесь живёшь. А я-то лимитчик. – Он не удержался и ввернул шпильку эха давней ссоры.
Цокнув языком, его дражайшая супруга изобразила на лице сложное, не желая ударяться в воспоминания.
– Ну-да, ну-да. Я-то из аборигенов буду, потомственная уткодобытчица.
Она проговорила это с достоинством, чеканя каждый слог, подводя черту под ненужными ей выпадами заранее надоевшего ей супруга.
– А почему бы и нет? Чего ты не знаешь кто тут живёт что ли?
– Где?
– Да на Обводном, у Лиговки.
– Понятия не имею. Бобры раньше были, говорят, в сторону Обуховки. В центре не было никого. Может, со стороны железки из канавы водяные крысы пришли.
– Кто?
– Ну эти… Не нутрии, а другие которые… – она поморщилась, вспоминая слово.
– А, я понял. Ондатры.
– Угу. Ты решил в клуб юных натуралистов податься? Не поздновато ли? Чего случилось-то?
– Да вот, ходил сегодня. Видел, как утку под воду кто-то утащил.
– Ты ж на работе был?
– Ну был. Вышел в обед, пирожков купить.
– А хлеба чего домой не взял?
– А надо было? Сказала бы – взял.
– А самому не догадаться?
– Да ну тебя! Нашла гадалку! – он ответил грубо, досадуя на себя за то, что вообще начал разговор.
– Хос-спа-ади-и… да ешь ты уже! Сама возьму. Ты хоть вспомни, когда в магазин-то ходил в последний раз…
Семён Михайлович замолчал, спуская на тормозах очередную ссору, а его жена, не желая «мотать нервы» предпочла забыть про всё сразу.
Тем более, что на следующий день дома было уже два хлеба.
Её звали Лена, высокая и видная, досталась она Семёну, что называется «с прицепом». Языкастая и с норовом, она по-молодости веселила его страшно, но потом скверный характер отдал своё. Озлобившись на вечное отсутствие мужа в доме, на старость, которая подкралась незаметно, на его всегдашнее одиночество и куцее счастье, она не бросила его в самые отчаянные дни, но пилила безбожно. Делать ей больше было нечего, жалуясь на здоровье, она давно уволилась и сидела дома, занимаясь хозяйством и своим сыном, которого любила беззаветно.
Мальчишка был Семёну родным, хотя тот к нему и не тянулся. Павлик был совершенно обычным пацанёнком, незаметно вырос, выучился на юриста и теперь нарабатывал положенный опыт в ментовке со связями «папки». У них были странные отношения: Семён его любил, но у них было мало общего. Совсем разные, и теперь и раньше они мало времени проводили вместе.
Будучи отчимом, ему по-первости было сложно навязываться, да и проблемы случались всякие. Нет-нет, да притаскивал со службы в дом соответствующее настроение. Потом увольнение, бизнес, неудачная стрелка, да и пил бывало сильно, чего уж тут.
Семён навсегда сохранил в себе образ подозрительного, стеснительного ребёнка, которому он однажды принёс машинку, и, как-то лживо по-доброму ухмыляясь, пытался подарить, растормошить, заиграть, но у него так ничего и не вышло. Павлик навсегда остался пасынком, вечно прикрывающимся мамкиными фронтами, неизменно демонстрируя «папке» своё показное равнодушие.
Жили как-то, нашли общие грани, баланс что ли. По сути, все трое были людьми приличными, а если так – то уживаться им было не слишком уж и сложно. Семён старался как мог: из комнаты, в которой когда-то жила его зазноба с пятилетним сыном, он «сделал» две, когда ещё служил в РОВД, потом, удачно подсуетившись, продал, купил сначала одну, а теперь и другую квартиру – большую трёшку на Чёрной Речке. Места хватало всем, но Лена иногда напоминала, откуда у этой квартиры ноги растут. Поскрипывая зубами, Семён ей не перечил, вспоминая, как супружница таскала ему в больницу миски с кашей и стояла в очередях за лекарствами.
Нормально было жить, а про уток поговорить не с кем.
Дожёвывая какой-то из завтраков в том феврале, он вдруг понял, что торопится на работу, чтобы поскорее дождаться обеда. Эксперименты с утками его забавляли, и это было по-настоящему весело и приятно. Иногда, он пытался прикормить того зверя в глубинах, но тот не показывался.