— При… жиз… ни?.. — спросил я, чувствуя, как всё холодеет внутри.
— Да, — подтвердила невидимка со вздохом, — при жизни. Коротенькая у неё получилась жизнь, но у меня ей хорошо. Как видишь, она выглядит весёлой, и думаю, скоро начнёт разговаривать, может быть даже в этом столетии. Она ведь лет двести ладони от лица не отнимала, бедняжка, потом всё сидела в темноте, боялась света, какова бы ни была его природа. Теперь вот, ходит, улыбается — оттаяла немного.
— Что с ней сделали? — спросил я, чувствуя, что голос мой крепнет, а внутренний холод сменяется адским жаром.
— Сожгли, что же ещё? — не дрогнув, ответила женщина. — Свои же деревенские, под завывания попа и вознося молитвы Христу и Деве Марии. Самое удивительное, что никто из них на самом деле не верил, что она ведьма, даже тот сумасшедший, который называл себя служителем Бога. Просто им нужен был кто-то на кого они могли свалить собственное скудоумие и безрукость, вот и выбрали её — самую безобидную и кроткую. И предали мучительной казни во имя того, кто проповедовал кротость и милосердие.
Я сел на кровати. Боль вспыхнула в затылке, словно взрыв гранаты, но мне было сейчас всё равно. Девочка соскочила со стула и, не обувая свои деревянные башмаки, подошла ко мне. Я протянул руки и поднял её лёгкую, почти невесомую. Поднял и посадил к себе на колени. Она вдруг прижалась ко мне, как к родному и обняла ручонками, словно кого-то любимого и долгожданного.
— Соскучилась по человеческому теплу, — пояснила невидимая женщина. — Погрей её немножко, это пойдёт на пользу вам обоим.
Дженни не была холодной. Я хорошо ощущал живое тепло её тела, слышал стук сердца и всё же… Видимо речь шла не о тепле крови, а о чём-то другом. И я чувствовал, что это что-то действительно согревает её, и, как ни странно, заодно согревает меня.
— Как это было? — спросил я, сам не зная зачем, но вопрос словно возник сам собой.
— У них начался падёж скота, — пояснила женщина. — Ничего особенного, обычное дело у тех, кто не знает что такое аккуратность и наблюдательность. Просто один дурак купил больную корову, не обратив внимание на явные признаки начинающейся хвори животного. Точнее, он всё увидел, но корову продавали соблазнительно дёшево, как же было её не купить? Авось поправится! Но это ещё полбеды, потому что после первой глупости он сделал вторую — поставил больную корову в один коровник с остальными, здоровыми. А потом, когда они стали дохнуть одна за другой, вместо того чтобы признать собственные ошибки, первым заорал, что на скот навела порчу какая-то ведьма. А вскоре и «ведьма» нашлась.
Я крепче прижал к себе девочку. Если бы можно было повернуть время назад, я, не задумываясь, шагнул бы за ней в огонь и вырвал бы её у пламени, уж поверьте, вырвал бы! Но время не повернёшь и ничего нельзя исправить, будь ты хоть кто… Что же касается людей совершающих такое, то люди есть люди, они не меняются и никакой прогресс их ничему не учит. Моя жизнь тому доказательство. В общем, всё, как всегда.
— Что с ней теперь будет? — снова спросил я.
— Когда услышу её смех, то снова пересажу этот цветочек в сад людей, — ответила моя собеседница. — Может быть, ей тогда повезёт больше. Вроде бы сейчас никто не выступает против рыжих волос.
«Не надо!» — крикнул я мысленно, припомнив, каков он на самом деле этот «сад людей».
— Сама не хочу, — сказала невидимка, для которой было неважно, говорю я вслух или про себя. — Но тут уж ничего поделать нельзя. Не могу я оставить девочку у себя навечно! Ей надо жить, какова бы не была эта жизнь. Жить, расти, любить, страдать, быть счастливой или несчастной, а потом можно снова ко мне на отдых, когда время придёт. Так что ничего не поделаешь! Можешь отпустить её, Убийца, она достаточно согрелась. Иди, Дженни!
Я развёл руки и выпустил девочку. Она обернулась, встала на цыпочки, чмокнула меня в колючую щёку и упорхнула, так и забыв под стулом свои башмаки.
— Надо же, простила! — почти удивлённо проговорила невидимка.
— Ты назвала меня убийцей? — спросил я, не обращая внимания на её последние слова.
— Да, — заметила моя собеседница, и я с опозданием заметил, что она со мной снова на «ты». — Это потому что ты — Убийца, и, как видишь, я не вкладываю в это слово ни презрения, ни осуждения.
Можно было бы подробнее расспросить её о причине столь мягкого отношения к такому неблаговидному прозвищу, но вместо этого я спросил: