И самое сладкое осознание приходит потом – ты понимаешь, что хозяин жвачки уже давно мёртв.
От него остался только маленький кусочек биологического материала, с которым ты теперь можешь немного поиграться. Ты знаешь. Знаешь, что он издох, когда задохнулся. И он не просто задохнулся, а ещё и захлебнулся.
Его маленький сыночек хотел помочь папе. Папа задыхался от другой жвачки. Эта жвачка – пара твоей жвачке.
Не совсем твоей, но ты ведь приручил её своей ногой. Интерес в том, что тот «отец» так и приручал свою жену (ногой в живот). Этому он научил и своего ребёнка, который теперь держал в руках нож. Он хотел сделать у папочки новые дырочки в горле, чтобы воздух и кровь не мешали больше друг другу.
И мальчик ударял ножом раз за разом, не только по горлу, но и по телу.
Последний удар ножа пришёлся в глаз.
И он вытек прямо на нас.
«Убери камеру, мудень».
Вот они – скорбные речи над телом насильника и маньяка. Надеюсь, что сын после подобной травмы (а и не одной) вырастет чем-то хорошим. Мама уже возгордилась им. Поняла, что от отца он взял только самое лучшее – маниакальный психоз. «Одного мужчину я потерплю с таким недугом. Двух не смогла бы. Хорошо, что Бог забрал его в Свой мир».
И всё это мне рассказала одна жвачка.
Даже удивительно.
НО!
Будь осторожнее, многие не умеют себя вести прилично в современном мире. Тут многое построено на приличиях и на очень тонких отличиях. В интеллекте. Шу-у-у-тка! Какой ещё интеллигент? Люди произошли от животных, животными и остались. А я всё чаще замечаю. Рептильный мозг вокруг сплошной.
И эти вот – неприличные – делают вещи комичные. Одна старушенция (злая сучка) тоже наступила на жвачку.
Было это уже на перроне. Так. Как так? Да вот так – я наступил – рассказал историю – белая линия жвачки и её плавные изгибы превратились в разметку на перроне.
Переход.
Старушка, значит, наступила на чей-то харчок. Может и не жвачка это, мне ещё вглядываться в эту, да? И начала она отдирать свою ногу от перрона, напряжение было сильным, она рванула ногу, жвачка тоже рванула что-то, из коричневых ран полилась «Кока-кола».
А. Это я очки свои забыл снять. Кровь полилась из ран, вот. Кожа осталась на земле, а старушка запрыгала по перрону, орошая кровью подходящие вагоны. Ну и ладно, пусть.
6 утра.
Приятно пройтись по вагонам. Да, обычно это так. Но сегодня всё закрыто, доступен только последний. Там уже собрались маргиналы и люмпены, которые умеют только носом хлюпать. И зубами цокать. И губами шлёпать.
ЧПОК!
Сидят и играют в карты, обсуждают работу и дачу. И где тут связь? Я смотрю на них, ожидая очертания кондуктора. Её нет. Связи тоже нет. И сети нет. Вот вам и бесплатная точка доступа в интернет.
На ум пришло слово – «интернат». Раньше так туда и свозили детей. Соберут всех в один мешок, а потом закинут в грязный товарняк. «Лети, мой благой друг, лети!».
Все замолчали.
Угу. На меня теперь смотрят, может хотят поговорить.
– А? – спрашиваю.
– Это не электричка – отвечают.
– М? – я повёл бровью.
Забавно то, что из десяти человек в вагоне остался только один. И произошло это тогда, когда свет погас на несколько секунд.
Расклад такой – темнота поглотила их. Раз это не электричка, то и это было не просто исчезновение. Подумайте. Может в этом и кроется какая-то метафора? Может какая-то суть притаилась в темноте?
Или вам всё в рот класть нужно? Уже устал есть за вас, спать за вас, думать за каждого из вас. Живите сами! Со своими усами. С вашими проблемами.
Девять человек пропало. За пару секунд. А вы? Подумайте. Есть в этом что-то или нет?
– Мы мчимся, а куда? Не знаем же. Просто мчимся, каждый день, тащим это карго, надеясь, что однажды они прилетят. Но это ж имитация, братка. Вот и кореши мои так. Были и нет их. Даже в интернетах их не найти. Вот и не жил никто из них, ведь дальше своего носа они не пошли. Я и сам такой, хороший мой. Прошу прощения у тебя, так как до Машиниста мне не добраться уж. Передай ему, что я ошибался. Если меня заново закинут в товарняк, то готов. Готов, БОЖЕ!
СЛЫШИШЬ? Я ГОТОВ! КИНЬ МЕНЯ СНОВА НА РЕЛЬСЫ, НО НЕ САМИ РЕЛЬСЫ. КИНЬ В ПОЕЗД И ДАЙ ШАНС.
На этих томных словах бытие начало его жрать. И ржать.
Ах-ха-ха!
Оно откусило ему голову. Невидимое бытие, что было повсюду, откусило пареньку голову. Кровь начала струиться по его одежде.
Заливала стол, заливала щели. Его тело постепенно становилось меньше. Невидимая пасть экзистенции кусала руки, вгрызалась во внутренности, обглодала пальцы.
И от пролетария не осталось ничего. Он только и умел работать. Работа заменяла ему всё – дело, тело, интерес. Он солдат, что умер за мир, которому он не особо интересен. Жалкое пушечное мясо. Мягкий ядерный ублюдок. В том плане, что он состоит из атомов. И всё это каждый день делится, дорога электрички стелется, а тебе (умному очень) ни во что больше не верится. Просто тут всё – вот она…