Но во снах можно выйти за границы мертвечины, чувствуя явно явление, которое прозвали термином «Бардо».
Режу трупы, смотрю на их нутро, внутренности, абортированный материал, разложение, оскал гнили.
Я и сам однажды стану грузом в формалине. Не ковыряйте струп, там сепсис. Останься в мире живых, давай шагать вместе? Если не топтаться на месте, то поступь разложение коснётся только твоих ног.
Рыба гниёт с головы, но первее начнут гнить твои пятки. Ты не вынимал занозы, игнорируя слёзы, мозоли лопались, оголяя лоскуты нежной и розовой кожи.
Я употребляю разные таблетки от тревоги и нервозности. Мне известно, что эти состояния мешают осознанным снам. А именно в осознанной фазе я смогу шагнуть за горизонт, который на этот раз не уйдёт.
Особая клеточная диета, спорт, трупы, запахи, медитация, ужасы.
Нужно больше смотреть файлов смерти, нужно почаще смеяться вместе со смертью. Домашнее насилие? Смейся. Пырнули ножом женщину? Смейся. Погрузись в мир влечения к смерти. Пусть капля фетишизации сорвётся с твоих губ. Ты давно этого хотел, но тебя сдерживал интеллект. Интеллект и этикет – изобретения тех, кто боится ступить на уровень трансгрессии. Этот новый мир откроет слишком много дверей. Все их тайны больше не будут сокрыты в тоннеле ЭГО. И они не смогут укрыться в окопах, думая о том, как скоро они сдохнут в этих новых шмотках.
Я многого достиг, мой мозг стал работать иначе. Есть альфа, бета, гамма – такие вот волны и режимы есть. Рептильный мозг, обезьяний мозг, уровень автоматизмов и реакций Павлова. И ты во всём этом, червь. Жалок ты, сожгу тебя напалмом я.
В первом из снов напал я. Напал на одно из тел, что осталось не у дел. Я был настолько смел, что начал есть его ногти. А потом рвать волосы. Это всё из неврологии – расстройства психической сферы.
Ты в глубине знаешь, что заусенцы дарят особый вкус, но не ешь свою плоть, а чужую тоже есть брезгаешь. Своим языком я водил по струпам трупов – это и есть трансгрессия.
Это то – о чём мечтает каждый разумный человек. Стать Природой, вернуть свои корни. Есть мертвецов в морге, как моль съедает шубу твоей бывшей. И тянуться к образцам вскрытых, что в банках закрыты.
Там ведь киста – ешь её. Метастазы – удовольствия, абортированный материал – ты каннибал.
Так глубоко засело желание к смерти, что только осознанный сон разорвал ткань проблем. Знаю, что Иисус воскрес, а ткань в храме порвалась. Треснула. И я теперь воскрес.
Увидел ясным взглядом все уловки, что использует ТВ, проповедники, даже врачи. Но часть врачей поняла истинные желания плоти: пациент сдаёт кровь – её берут больше – часть попадет в желудок врача. Под анестезией персонал не насилует женское тело, но осторожно объедает огрубевший слой кожи. Приятно поиграть болячкой на языке, приятно коснуться шрамов, съесть выделения тела.
Полностью реализовать влечение к смерти.
Стать тем каннибалом, которого боятся веганы. Они напуганы своей природой, они уже всё видели. Видели, как я ем труп в морге. Как я подъедаю остатки биологического материала. Ем бесполезные уже органы, пробую рак на вкус, ныряю в кишки, слизываю слизь со стенок желудка. И самое главное – жую упругие желудочки безвольного сердца.
Они видели.
Сны рассеянной трансгрессии.
Они видели.
И сбежали.
***
Но не я.
Я это принял.
Сиротский приют
На небе же есть звёзды? А? Может быть. Зачастую их не видно. Но люди, не видя звёзд, говорят – «раз зажгли, то кому-то надо».
И мы тоже поехали в детский дом, так как там были дети, которых родили, ведь так и было надо.
Но их не только родили, а ещё и оставили освещать крыльцо детского дома, что назвался «Ромашкой». Там не было ромашек, если честно. И не все дети попадали на крыльцо.
Кого-то находили в мусорках. Помнится, что одна сердобольная дама очень (ОЧЕНЬ) удивилась, когда собака принесла в зубах маленький свёрток. Он был в грязи и в собачьей слюне. Слюна капала на разжиженную землю, разжижая её ещё больше. Слюна мешалась со слезами. Она плакала.
Но плакала сердечная женщина, а не собака. У собаки тоже было сердце, но не человеческое. Про такое обычно говорят – «собачье сердце». Посыпая голову пеплом.
Мы и ехали в «Ромашку», но никто не нарвал ромашек. У нас вообще не было цветов, запасённых стихов тоже не было. А я так хотел.
Встать на тумбу читая стихи о прекрасном далёко которое в детстве казалось чем-то большим а оказалось чем-то меньшим. Такой сволочью и пропойцей делающей больно.
Мне не разрешили. Вожатая (мы не пионеры) сказала мне – «от любви всегда больно». На ум сразу пришла цитата из Иоанна. Я не буду её озвучивать, её все уже знают. Она отскакивает от зубов, ещё она подходит для игры в пинг-понг.