— Я сожалею, — сказал я. Я чувствовал себя обязанным сказать что-нибудь.
Слуга гладил шею раненного животного, котрое теперь было довольно спокойным. Его реакция на шок и боль была приглушенна… вероятно паразитом.
Я вспомнил, что Слуга утверждал, что они рассматривают животных, как часть Нации вместе с людьми. Не была ли эта вспышка гнева… как если бы я послужил причиной смерти его брата?
Внезапно до меня дошло, что нужно присмотреться к тому, что должно было произойти дальше. Я следил за тем, как рука Слуги замедла своё ласковое движение над шкурой, там, где находилась чёрная сетка. Лучники спешились и устроили своих животных, будто нас ожидал дительный отдых. Слуга опустился на колени, устраиваясь так, чтобы ему было удобно, и положил и вторую руку на шею животного.
Затем я увидел, что чёрные линии на его руке пришли в движение.
Они словно удлинялись или вытягивались. Кончики ворсинок, которые были такими же длинными, как сами пальцы, приподнялись над кожей и начали извиваться, словно черви, очень медленно… пока не проложили себе путь среди шерсти животного, куда они погрузились, словно ища что-то.
Затем я понял, каким глупцом я был — какими глупцами были мы все — не догадавшись о том, что должно было быть очевидным, не поняв до конца ситуации, существовавшей в Городе Солнца. Я понял, что Сам решил постараться скрыть от нас до тех пор, пока один из нас не смог бы решиться испытать это на себе. И понял, почему едва не был застрелен… не из-за смерти животного, а потому, что должен был стать свидетелем чего-то такого, что помогло бы мне понять людей города гораздо больше, чем до этого… и что пропорционально увеличило бы мои страхи.
Глава 10
Мы были введенны в заблуждение простой иллюзией. Мы видели, что каждый человек носил на себе чёрную поросль, и автоматически решили, что у каждого человека имелся один паразит. Мы автоматически думали о каждой поросли, как о своего рода индивидуальности… не смотря на тот факт, что мы всё время знали, что он не был организмом, как таковым, а объединением клеток. Разделёный надвое, он не получил бы никакого повреждения… он, даже, не стал бы «двумя» объединениями, а всего лишь остался одной разделённой коммуной. И этот процесс можно было бы продолжать сколь угодно долго. Можно было разделить коммуну на тысячу частей, но она продолжала бы оставаться одной и той же коммуной… она бы продолжала обладать возможностью воссоединиться снова.
Пока я наблюдал, как чёрный компаньон Слуги соприкоснулся с частью самого себя, паразитировавшей на быке, чтобы забрать компаньона быка и оставить всего лишь раненное животное, а вовсе не часть Самого, я понял, что Город Солнца был поражён всего лишь одним объединением паразита. Вся биомасса всех чёрных порослей функционировала, как единое гигантское целое — не столько псевдо-организм, сколько супер-организм.
Не понадобилось долгих размышлений, теперь, когда основной концептуальный прорыв был совершён, чтобы понять, как Сам принимал свои решения. Всё, что нужно было сделать людям — это подержаться за руки небольшими группами. Клетки празита соединились бы — и их мозги, буквально и физически, стали бы связанны между собой множеством цепочек мимикрирующих нервных тканей. Вроде телефонной связи. Мозги, объединённые, образовали бы групповой мозг, который воспринял бы всю информацию, все навыки различных отдельных разумов и распределил бы результат такого синтеза по всей группе, так что каждый отдельный разум стал бы отражением всех остальных. Когда нужно было принимать решение, люди собирались вместе небольшими группами, и каждая группа оценивала ситуацию. Затем каждый член данной группы должен был пойти и присоединиться к другой группе, и синтез продолжался бы до тех пор, пока группа за группой не приходила к единому мнению по данному вопросу и не происходило бы распространение общего восприятия и намерений. Не было необходимости, чтобы все люди города сошлись вместе одновременно, совершенно так же, как не было необходимости, чтобы все клетки мозга находились в активном состоянии одновременно. До тех пор, пока люди касались бы друг друга и расходились, касались и расходились, до тех пор происходил бы свободный обмен информацией и намерениями среди всего населения. По существу, каждый отдельный разум имел в своём распоряжении резервуар знаний и восприятия всей коммуны.
Не удивительно, что каждый отдельный мужчина или женщина могли понять каждую отдельную пиктограмму, нанесенную на стены города. Не удивительно, что им необходимо было только одно физическое представление всего, что они знали и понимали… да и то только в качестве постоянной поддержки и унификации единства. Естественно, они не нуждались ни в каких книгах, ни в каких банках данных. Не удивительно что их уклонение от вопросов было столь абсолютно непреклонным и одинаковым во всём городе.
Меня всё удивляли приметы жизни людей, которые были характерны для разума роя. Но исключив в качестве гипотезы телепатию, я отбросил эту догадку, как более чем метафору. Ни на мгновение не мелькнула у меня мысль, что это могла быть физическая связь между разумами, и что ткань паразита, с её способностями к мимикрии и приспособительной изменчивости, могла обеспечивать такую связь.
Теперь же я увидел и понял.
Они старались скрыть от нас то, на сколько они от нас отличались в действительности. Они предоставили нам думать, что они являлись индивидуальностями — неестественно похожими друг на друга, живущими неестественно упорядоченно, но всё же индивидуальностями. Они не хотели, чтобы мы поняли на сколько реальным было их презентация самих себя в качестве фрагментов единого Самого. Они надеялись показаться безопасными… странными, но безопасными. Они надеялись убедить нас, что мы очень мало потеряли бы, подвергшись инфекции позволив паразитупроникнуть в наши тела. Они надеялись воспользоваться нашей уверенностью в своих медицинских возможностях, в своих навыках в генной инженерии.
Но как только один из нас был бы инфицирован… успешно инфицирован, чтобы сделать возможной установление связи между мозгами… тогда бы мы были подведены полному пониманию, как нам было обещано. Мы бы стали частью Самого.
Полностью и необратимо.
Наши разумы были бы всосаны в групповой, групповой разум затопил бы наши. Это, возможно, заняло бы не более нескольких мгновений, как только поразит был бы помещён внутрь нас.
А затем наши добровольцы, кто бы ими не был, вернулись бы на корабль полные заверений того, что нет никакой опасности, что вообще не очем беспокоиться. Не как рабы или автоматы, как мы боялись в своём примитивном понимании, но просто в качестве частичек Самого, занимающиеся обычным делом в его интересах.
Я оторвал свой взгляд от наблюдения за тем, как Слуга удалял компаньона с умирающего быка, и уставился на прореху по всей длине брючины в своём зацитном костюме. Внезапно я ощутил сильную слабость… и это ощущение не имело ничего общего с видом собственной крови, сочившейся из раны вдоль колена.
Я заметил, что лучники пристально вглядываются на запад, уставившись на дикую степь. Ветер дул в ту сторону… разнося запах крови. Крови животного и моей. Я вспомнил лаконичное сообщение лучника о том, что предыдущей ночью вокруг лагеря бродил волк.
Я медленно поднялся на ноги и прошёл мимо раненного быка. Слуга пребывал в настоящем трансе и был неподвижен, словно статуя.
— Волки по-прежнему где-то рядом? — Спросил я лучника, который стоял на часахэ перед рассветом.
— Они бы не ушли далеко, — ответил он.
— Они нападут?
— Возможно.
Я проследил взглядом в том же направлении, но там, похоже, не было никакого движения.
— Может нам развести огонь? — Спросил я.
— Нет времени, — последовал ответ. — И огонь не так их пугает днём.