Имеется, однако, одно преимущество, когда имеешь дело с объединёнными псевдо-организмами, а не с метарастительными, и оно состоит в том, что можно рассекать их, как угодно. Крошечная паутина была разделена на более чем тысячу фрагментов, и Конрад начал полную серию экспериментов, чтобы выяснить на каких тканях вещество будет расти, и как быстро. Он использовал как тканевые культуры для опытов in vivo,[6] так и искусственные культуры для тестов in vitro.[7] Линда, тем временем, проводила биохимические анализы.
Единственное, что они уже выяснили — хотя это в действительности только подтвердило очевидное — что клетки паразита обладали гораздо большим числом хромосом, чем любые обычные протоводоросли — или даже чем наиболее из примитивных метаводорослей. В каждый конкретный момент времени большая часть генной системы бездействовала, но способность к изменчивости была развита на столько, что она была очень большой и сложной. Имелось тридцать две хромосомных пары — вполне достаточно, чтобы нести в себе самую сложную программу. Это открытие вселяло надежду. Сложные генные системы всегда являются тщательно сбалансированными, уязвимыми к внешнему вмешательству. Единственной проблемой было то, что такое вмешательство потребовало бы обширной аналитической работы. Три человека, в распоряжении которых имелась всего одна лаборатория, возможно не смогли бы выполнить её. Мы достаточно легко могли вмешиваться в работу генной системы человека только благодаря тому, что была в течение двух столетий уже была проделана напряжённая работа по модификации системы человеческого генотипа, и это давало нам начальный толчок. Чтобы добиться чего либо похожего в изменении систем паразита, могло потребоваться тоже около двух столетий.
Я провёл несколько часов, помагая Конраду проверить результаты его экспериментов, сопоставляя рост и разрушение клеток в различных культурах. Это была единственная работа, которую две пары рук могли выполнять вместе — аппаратура, котрую использовала Линда, была приспособлена для одного оператора.
Заняло не много времени, чтобы укрепить наше подозрение, что паразит являлся необычно приспособляемым. На большинстве культур тканей клетки не только начинали делиться, но и очень скоро начинали отличаться от исходных, по мере того, как вызывалась реакция мимикрии. Паразит принимался за культуры на человеческих тканях — большая их часть была представлена Конрадом — с несколько меньшим энтузиазмом, но, тем не менее, клетки росли. И, что было отнюдь не противоестествено, клетки чувствовали себя гораздо менее комфортно на обычных натриевых культурах. Довольно много стандартных смесей, которые достаточно надёжно поддерживали буквально всех земных эктопразитов, не поощряли рост ни одной клетки. Только несколько из наиболее насыщенных, обогащённых протеином синтетических сред давали возможность делиться клеткам паразита. Мы отобрали часть из них и начали делить в качестве экспериментальной среды для испытаний различных ядов. Мы также отделили несколько образцов с культурами на человеческих тканях, чтобы можно было проверить пределы воздействия различных форм подавляющих веществ. Что толку найти, как отравить паразита, если при этом отравлению подвергнется и хозяин.
Всё это было рутинной работой, но вряд ли она была важной для дальнейшего. Она могла помочь наткнуться на что-то полезное, но такая возможность казалась мне маловероятной. Скорее всего был только один безопасный и верный способ отделить паразита от заражённых им людей, и он зависел от результатов биохимических анализов. Как только мы установим характер метаболизма организма, мы будем в состоянии идентифицировать любые из от нескольких десятков до нескольких тысяч простых протеинов и жиров, которые достаточно отличались от аналогичных веществ, участвующих в метаболизме человека, чтобы их можно было использовать в качестве безопасных мишеней для атаки. Идентифицировав это, стандартной процедурой являлось присоединить короткую генную цепочку, обычно не более десяти генов, которая должна была запрограмировать сильную реакцию организма против данных веществ. Это должно было быть связанно с вирусом, котрый мог вызвать эндэмию среди населения, и вирус, затем, защитил бы своего хозяина от инфицирования льбыми паразитическими клетками, чьи внутренние химические процессы включали в себя молекулы, служащие мишенями.
Это была схема, оправдавшая себя в других колониях, применявшаяся либо нами, либо отрядом Килнера. Это был не совсем надёжный способ клеточные процессы обычно очень хорошо защищены и молекулярный обмен как внутрь, так и наружу — чаще всего на столько медленен, что обычно проходит "медовый период" прежде, чем защитные вирусы и вторгающиеся клетки действительно вступают в войну друг с другом. Это означало, что в некоторых случаях при использовании этой техники против чужеродных протоорганизмов скорость уничтожения клеток захватчика была недостаточна, чтобы поспевать за скоростью проникновения и повторным инфицированием. Однако, при использовании её против объединённого паразита, когда клетки захватчика держаться вместе для нибольшей эффективности, это должно было сработать достаточно надёжно.
У меня оставалось, однако, одно большое сомнение относительноданного конкретного случая, касающееся изменчивости клеток паразита. Мы никак не могли выяснить пределов, в каких изменчивость была приложима к реальному процессу обмена веществ паразита. Теория говорила, что мимикрия всегда являлась поверхностным явлением, никогда не распространявшимся до уровня молекулярных процессов… но меня одолевал страх, что это могло оказаться тем самым исключением, которое подтверждает правило.
Только время могло дать ответ. Быть может более долгое, чем мы располагали. Линда могла получить список молекул, которые могут послужить мишенью, в течение нескольких дней, но нельзя за несколько дней создать вирус. Нам потребовалось бы несколько недель, даже, если бы мы работали по восемьнадцать часов ежедневно, чтобы создать несколько атакующих вирусов. А затем мы ещё должны были бы проверить их на культурах тканей. На это ушло бы только несколько дней, но результаты нельзя было бы считать окончательными до тех пор, пока мы не провели бы проверку в течение гораздо более длительного периода времени — и в идеале до тех пор, пока не проверили бы в реальных условиях, чтобы убедиться, что живая личность может быть стопроцентно защищена от инфицирования.
Даже после этого скорость мутации празита продолжалда в значительной мере маячить в качестве угрозы долговременному успеху. Потребовалось бы не слишком много времени, чтобы появиться новому поколению паразита, которое смогло бы противостоять нашему вирусу. А затем должна была быть пущена в дело новая серия атакующих вирусов. А затем новое поколение… а затем новая серия… и так до бесконечности. Так происходило с различными классами вирусов на Земле, и вот почему — даже в 23 веке — мы до сих пор не имели лекарства от обычной простуды.
Я мог видеть все маячившие перед нами трудности, но не было смысла сдаться и позволить им сокрушить меня. Когда тебя просят сделать невозможное, единственно разумным было начать с начала и продолжать в надежде, что где-то по пути невозможное превратится в возможное. Нельзя допускать, чтобы твои усилия парализовались мыслью о тупике. Если это и была чья-то работа — продлевать тупики, то это была работа Натана — он был дипломатом.