— Нужны. Добро пожаловать на борт! Меня зовут Найт, я буду курировать тех, кого приняли в этом потоке. Первое время.
Бескрайний океан, двухмачтовый корабль, оставляющий за кормой милю за милей, такой одинокий, словно потерявшийся между морем и небом… Как это романтично — в воспоминаниях или скажем на картине. Реальность, как и полагается, оказалась куда более приземлённой. Во-первых — это чудовищно скучно. Бескрайние морские просторы и не менее бескрайнее небо перестают радовать глаз очень быстро. Экипаж-то хоть работой занят, а мы в этом спектакле вроде статистов. Во-вторых — морскую болезнь ещё никто не отменял. Спасибо. Это очень трогательно. Ну и дико надоедает глядеть всё время в одни и те же лица.
Всего на корабле было человек двадцать, не больше. Капитан — жилистый такой мужчина лет сорока — внешне, разумеется, — говорят, он ещё Первую войну видел. Может и врут, только вот шрамы у него на теле и впрямь «нехорошие» — мне показалось, что именно такой след и должен оставлять пылающий меч ангельских ратей. Куратор наша, но она на корабле вроде гостьи. Экипаж — два человека, кажется Влад и Андреас, свободные — первый помощник и боцман. Штук десять матросов — нам походя объяснили, что это рабы, не имеющие даже собственного имени, и запоминать их незачем, достаточно пересчитать количество «штук». Ну и наш «поток» — шесть человек. О, это была компания…
Ну, каким тогда был я — вы себе уже, наверное, примерно представляете — это раз.
Второй — типичный такой гопник, он правда быстро отправился на корм рыбам.
Третий — волосатый такой паренёк в кожаной куртке и джинсе. С гитарой, на которой он даже умел играть, за что ему отдельное спасибо. «Репертуар», правда, бедноват — только Ария, КИШ и Гражданка, но всё же лучше чем ничего.
Молодая ещё девушка — то ли эхо прошедшей моды на херок, то ли самый настоящий гот, кто знает? Я в этих заморочках как-то не особо разбираюсь, да и вообще считал, что все они вышли из моды и вымерли. Это, стало быть, номер четыре. А вот как на этот корабль занесло последних двоих персонажей, я поначалу вообще не представлял. Зачем из такого «рая» побежали в ад, «на верную погибель души и тела» (это тоже из Городской пропаганды) гот, гопник и говнарь, ну, не будем уж так категоричны в суждениях, молодой рокер, я ещё мог понять, но эти двое — просто нечто.
Блондинка! Ванильно-нежная блондинка в драных джинсиках и розовой маечке, где на фоне надписи «палочка — сердце — НЮ» была изображена ванильно-нежная блондинка «с фотиком». Прямо как в анекдотах. Глубокие печальные глаза и своеобразное мышление прилагаются.
Ну и венец безумия — грустный, самую малость горбатый парень-очкарик, с вечно вжатой в плечи головой и бегающим виноватым лицом, постоянно глядящий в пол и избегающий чужих взглядов. И одето это безобидное создание в старый, вылинявший костюм-тройку. Носить который он, кстати, совершенно не умеет, всё время то мятый, то в грязь какую-нибудь залезет. Мрак… Впрочем, внешность бывает обманчивой, на третий день плавания я в этом в очередной раз убедился.
С самого утра на небе не было ни облачка, к полудню оно уже было просто выжжено до белизны. Стоял штиль. Безымянные молча возились где-то на корме, пытаясь присобачить странного вида двигатель — парусник для этого был явно не приспособлен. Работа осложнялась тем, что безымянный имеет право говорить только когда его спрашивает хозяин.
Под одной из мачт сидел тот самый гитарист, убравший волосы в хвост, и сообщал всему миру о том, что «Штиль, Ветер молчит. Жара. Пахнет чёрной смолой…» и это всё весьма печально. Девушка в чёрном и очкарик сидели в тенёчке (естественно, они бы в чёрном ещё на солнцепёк полезли!) и беседовали о прекрасном, по крайней мере мой нечуткий слух улавливал время от времени названия разных пыточных устройств, сопровождаемые прямо-таки людоедскими восторженными комментариями и хищными жестами. Идиллия.
Нарушил её несчастный обладатель «адидаса». Возможно даже адидаса головного мозга. Уж не знаю, догадывался ли он, что ни «мелочи», ни «пазванить», ни «закурить» ни у кого, кроме капитана и госпожи куратора не найдётся, но отказаться от накатанной схемы дольше двух дней он не смог. «Ты чо тут расселся, йоба?!» Только вот очкарик, не знаю я его имени, он всем представлялся как Гром, оказался «с сюрпризом» — и согнувшись от первого, слабенького ещё удара, распрямился уже с пистолетом в руках. Выстрелил — не целясь, но с метра и слепой попадёт — и «адидас» упал. Рядом тут же появилась Найт, рванула из-под плаща что-то — не знаю, плеть это была или обычный ремень, но Грома сбило с ног одним ударом. Лёгкий жест — между пальцев куратора пробежали искры, в воздухе запахло озоном — и раненый перестал верещать от боли. Шатаясь поднялся и попытался было пнуть лежащего очкарика, но получил такой же удар и рухнул рядом.
Голос Найт был сладок как мёд, но это внушало ещё больший страх:
— Второго предупреждения не будет, — и… Всё! Она развернулась и ушла в свою каюту, откуда показывалась крайне редко — за три дня это вообще было её первое появление.
Пытаясь восстановить душевное равновесие, адидас начал было орать на Настеньку — ту самую ванильно-нежную блондинку — но внезапно заглох и упал. По палубе начало раползаться красное пятно — очередное. Когда я подошёл поближе, мне удалось разглядеть «хвостик» метательного ножа, торчащий из его горла.
— А кто бросил?
— Она, — на нашу возню подошёл поглядеть сам капитан, оставив бедных безымянных возиться с мотором.
— ОНА? Вы шутите?
— И у розы бывают шипы, — философски заметил капитан и закурил, глядя как девушка хладнокровно подошла к телу и извлекла из раны нож. Щелчком пальцев моряк подозвал троих безымянных и приказал завернуть «гостинец» в парусину, да похоронить по морскому обычаю.
— И отдраить палубу, тунеядцы! Всё, что не блестит, должно быть окрашено, всё не окрашенное — блестеть!
— Только куратору не говорите, — сказала вдруг наша новая героиня самым жалобным и нежным голосом на свете.
— Делов-то! В каждом потоке один-два беспредельщика отправляются кормить рыб — это ж примета такая. На удачу!
— Весёлая у Вас удача. А Грому тогда за что досталось?
— Да за хреновое обращение с оружием.
А ближе к вечеру мы стали свидетелями Второго Пришествия госпожи куратора на палубу. Она отвела в сторону нашего боевого очкарика — и начала ему что-то внушать. Громко, грозно — только вот я почему-то не разобрал ни слова, сколько ни вслушивался в её монолог.
Гром весь как-то съёжился, упал перед ней на колени, просил, умолял, но, похоже, безрезультатно.
Найт протянула руку, бледными пальцами взяла его за подбородок и заставила поднять голову и смотреть ей прямо в глаза. От её последней фразы, которую, разумеется, никто, кроме Грома не расслышал, он дёрнулся как от удара — и обречённо кивнул.
Мы долго бились над ним после её ухода, но так не смогли выжать из него ни слова. Вообще ничего, только и поняли, что он до смерти напуган — страх прямо-таки плескался в его глазах. Стоит ли говорить, что когда стемнело окончательно и дрожащая чёрная фигура постучала в дверь кураторской каюты, мы ринулись в ту сторону в полном составе.
Настенька, не мудрствуя лукаво, прильнула изящным ушком к двери. Прижалась… Точнее попробовала прижаться — и отскочила:
— Ой! А оно током бьётся!
Я щелкнул по двери пальцем — и по ногтю проскочила голубоватая искра. И впрямь больно. Это дверь зачарована, или она к ней ток подвела, интересно? Так, проторчав у двери час, ни с чем и разошлись. по гробам, по койкам то бишь — такой вот флотский юмор.
Утром Найт собрала всех и объявила, что пора уже заняться нашим «воспитанием» — «пока совсем друг друга не поубивали». Воспитательная работа началась с того, что она велела Грому раздать всем анкеты.
Выглядел парень, кстати, не очень: он был бледен, слегка шатался, а лицо было больше похоже на маску из какой-нибудь греческой трагедии. Чёрная рубашка в нескольких местах прилипла к телу — и там по ней расползались влажно блестящие тёмные пятна.