Она не солоно хлебавши вернулась и села на прежнее лысоватое место, которое можно было бы назвать опушкой этого помойного леса, и при этом она делала вид, что ей все нравится, никакой досады. Она даже специально улыбнулась всем вокруг - елкам слева, палкам справа и декорациям прямо перед собой.
- Садись ко мне на ручки, - сказала она.
Кузя, однако, стал оглядываться.
- Бабушка, - сказал он, - пошли домой. Мне тут не нравится, - сказал он. - Лес какой-то дурацкий.
- Ничего, ничего, - улыбаясь, пропела бабушка, и сгребла умелой рукой Кузю, и пристроила его у себя на коленях. - Утро вечера мудренее. Спи.
И она, фальшиво улыбаясь, запела колыбельную. При этом она опять-таки глядела и прямо перед собой и поворачивала голову то вправо, то влево, чтобы людям было удобнее ее снимать.
- Нас смотрят миллионы! - вдруг сказала она. - Так поаплодируем же! Пусть внесут приз!
- Ты че, баба? - спросил Кузя.
- Это декорация, понимаешь? - зашептала бабушка. - У деревьев нет хвои, видишь? Одни отрепья. И травы нет. И земля искусственная, пыль какая-то, прах горелый. Мы участвуем в программе. А теперь, - сказала она улыбаясь и очень громко, - прошу наш приж в штудию!
(Она случайно зашепелявила - под язык попалась одна из жемчужин.)
Но ничего не изменилось. Поддувал сквознячок. На небе было темно. Никто не вносил никакого приза.
- Есть хочешь? - спросила бабушка.
- Нет, - ответил, как обычно, Кузя. Ему никогда не хотелось есть, странный ребенок!
- А пить?
- Нет.
- Это хорошо. Потому что у меня ничего нет.
И она вдруг пожаловалась:
- Ты мне сердце разрываешь. Почему ты сказал так? Что это - я тебя не увижу? Куда ты собрался?
- Не знаю.
- А как же я без тебя? - бестолково спросила бабушка.
- Ты будешь.
- Не оставляй меня, - попросила бабушка. - Сначала я уйду. Так полагается. И ты меня будешь иногда вспоминать. Хорошо?
Он промолчал.
- Давай договоримся, что ты меня не покинешь? Ладно?
- Не знаю.
Вдруг она спохватилась:
- Что это ты такое бормочешь: не знаю, не знаю. Как это? Я тебя никуда не отпущу! Я без тебя не смогу! Да мне твоя мать башку открутит! Да я с крыши прыгну!
При этом она лихорадочно гладила кудряшки Кузи, и голова его болталась на тонкой шейке.
- Обещаешь? Ну скажи да! Ну скажи! - заплакала она. - Да? Да?
- Да, - ответил он внезапно.
- Что "да"? Что не покинешь?
- Да.
Она мигом успокоилась, как будто действительно маленький ребенок мог что-то ей обещать. Она оживленно, вытирая слезы, заговорила:
- Как-то странно с нами обошлись. Бросили тут. Дом - не дом, а одна стена. Елки-палки.
Тут, совершенно неожиданно, во тьме загорелись два волчьих глаза.
- Это еще что! - завопила бабушка. - Нахальство! Кто разрешил? Тут ребенок маленький! Иди отсюда!
Два глаза вдруг погасли, потом снова зажглись, но вполовину. Как будто кто-то моргнул, а потом прищурился. Затем раздалось краткое "мяф".
- Кошка, - не веря себе, сказала бабушка. - Не волк!
- Миша, Миша, - позвал Кузя.
- Откуда тут Мишке-то быть?.. Сидит теперь дома до вечера один... А я ему воды не подлила... Хорошо хоть мяса оставила.
Два огонька неслышно подкрались, причем чуть пониже замаячил белый клочок.
- Миша? Ах ты мой хороший! - запела бабушка, и кот подобрался к ее коленям и сел на них вторым, рядом с Кузей.
Стало теплей.
- Чем я вас кормить-то буду? - загоревала бабушка.
Вскоре произошло вот что: в декорации, изображающей дом, загорелись окна.
- Я же говорю, нас снимают, - обрадовалась бабушка. - Пошли.
За занавесками стали мелькать тени людей. Донеслась музыка.
Потом распахнулась дверь, выехала камера, вышел ведущий во фраке, с галстуком бабочкой, похожий на барана с лошадиной челюстью, и провозгласил:
- Мы приглашаем всех участников передачи! Добро пожаловать! Милости просим!
Бабушка крякнула, как утка, и стала приподниматься, но Кузя сказал:
- Ой.
И кот уцепился когтями в бабушкину юбку, не желая слезать с теплого местечка.
Приглашающий исчез во тьме, камера исчезла, а двери остались открытыми. От них падал свет, и в дверном проеме темным силуэтом зафиндиляла какая-то бабочка. Бабочки, как известно, летят на свет.
Глава шестая
СЕАНС. ФИЛЬМ ПЕРВЫЙ
Тут бабушка встала. Ее с какой-то нечеловеческой силой тянуло к освещенным окнам. Она почистила юбку сзади, одернулась, взбила волосы на затылке и, крепко держа за руку внука, тронулась.
Она даже не обернулась на кота, который засел в тени, плотно обмотав ноги хвостом.
В окна первого этажа было видно следующее: на креслах лежали старухи, все как одна много старше нашей бабушки, и под яркими лампами ясно было видно, насколько они старше.
Они лежали, широко разинув рты: врачи в зеленом вставляли им в десны блестящие белые зубы по одному! Да так просто, как сеяли чеснок: сунут, примнут пальчиком и начинают втыкать следующий!
Вскоре у всех старушек засверкали новые челюсти, раздалась какая-то команда, и старушки разом сморгнули и захлопнули рты.
Тут же над ними начали опускаться какие-то стеклянные крышки, всех старушек упрятали под эти надгробия и даже что-то завинтили...
- Жуть какая, - невольно сказала бабушка внуку. - Зачем хоронят-то с новыми зубами?
Затем люди в зеленых халатах включили некоторые кнопки, раздалась легкая барабанная дробь, крышки начали подпрыгивать, внутри как будто что-то плескалось, скворчало и бурлило. Как будто пациенток кипятили, можно было подумать.
Бабушка смотрела как завороженная.
Вдруг к крышкам подступились те же люди в зеленом, стали развинчивать болты, затем приподняли эти пластиковые козырьки, и из-под них начали выглядывать молодые розовые красавицы, блондинки с синими глазами. Они ловко, как по команде, мотнули длинными ножками и тут же сели на своих кушетках.