Как всегда, все его действия вызвали у бабы Лены гнев. Но, как всегда, она постаралась сдержаться.
— Ты что, вообще, Валерочка, — без выражения сказала она. — Народ смотрит. Твои с работы… Вы же все время телевизор не выключаете там у себя. Круглые сутки ведь. Твои глядят и смеются.
Тут он побагровел (видимо, представил, как над ним потешаются сменщики и начальство, собравшись вокруг экрана):
— А я что, нанимался вкалывать на лесоповале?
— Как бы, Валера. Это все искусственное. Легкое. Пластик. Носи, помогай.
И она на всякий случай добавила:
— Нас освободят, если мы все это соберем в единую кучу.
Тут Валера совершил неожиданное: он отошел в сторону и лег со словами:
— Я после ночи же.
Лег прямо на пыльную, горелую какую-то труху. И закрыл глазки.
Баба Лена возмутилась:
— Да? А я потом с тебя все снимай да стирай? Нет уж. Ляжешь на картонку. Идем.
Он с трудом поднялся, глаза его слипались. Больной, что ли?
Баба Лена отвела его к тому месту, где оставила свой полусложенный шалаш, указала, где подстилка, запустила туда зятя и загородила листами картона. Очень быстро из-за тонких стенок понесся заливистый храп. Баба Лена почувствовала себя при деле.
Было о ком заботиться.
Таская елки, она вдруг подумала: интересно, почему Валера не заметил этого гигантского белого яйца? Баба Лена его не закрыла еще и на одну треть.
Что-то тут не то.
Она продолжала, как муравей, носить и складывать, таскать и кидать повыше. Яйцо пока еще не трескалось. Видимо, не созрело.
А вообще, что же это такое происходит? Ни дня ни ночи, ни входа ни выхода, ни темно ни светло… Зятя тоже привезли и сгрузили, но про телевидение ни словечка не пикнули, только про больницу.
Заманили! А что здесь? Вот и вопрос. Если сюда прибыла эта ракета… Причем она не трескается, а чего-то ждет… Может, она еще куда-то направлена?
Вдруг раздалось какое-то глухое рявканье. Оно шло из шалаша. Валере, видимо, что-то привиделось. Вот опять он как бы густо чихнул. Затем послышались слова:
— Не пускай его, Тань, держи! Ну как держи? Так и держи! Дай мне! Куда!!! Утонет ведь! Он ее не потянет! (Пауза.) Я ее вытащу, сынок, не мешай. Так! Да не кричи ты под руку! Я кому сказал, Тань! Держи его! Лен Петровна! О. Воротника нету! Придется за косу…
Тут шалаш рухнул, и из обломков показалась бритая голова Валеры.
— Лен Петровна, вы? Живая?
— Что приснилось, что ли, Валера?
Он очумело заморгал, воззрился куда-то над головой бабы Лены и сказал:
— Яйцо!
— Ну вот что поделать.
И она вдруг нашла гениальное решение: по-бабьи пустила слезу и села прямо наземь:
— Что делать, Валера! Без тебя не знаю куда и податься! Они же все грязью покроют! Как атомный реактор! А нам отсюда все равно не выбраться, это конец! Это у них ад! Чистилище такое! Смотри, вся земля горелая! Нас сюда заманили, а на свете нас уже нет! Я не варила никакого компота! Это была не я и Кузя был не он! Кузи-то нет! Вот что!
И баба Лена вдруг зарыдала. Вот этого Валера не ожидал от своей закаленной, как сталь, кислотоупорной и ядовитой тещи.
Горячие капли потекли у нее по щекам. Она чувствовала, что пыль и зола мешаются у нее на щеках с потоками слез. Она вытирала их, и руки стали черно-полосатыми.
— Так, — грозно сказал зять.
— Что делать, что делать, — ничего не видя, хлюпала баба Лена.
Тут зять встал (она почувствовала, что почва задрожала) и пошел, гулко топая, к ракете.
Баба Лена разлепила веки, и вот что она увидела: Валера сунул руку в карман и что-то достал, потом как-то дернул кулаком. Ага, запалил зажигалку.
Затем Валера поднес руку к елке.
Завоняло жутко. Пополз дымок. Валера еще и еще подносил зажигалку к торчащим палкам.
Видимо, все же внутри там содержалось что-то деревянное, потому что загорелось наконец.
— Валера, одобряю! — завопила теща, кашляя. Из глаз у нее полились уже другие слезы — от химической гари. — Пусть мы сгорим, но это не пропустим на землю!
Густые волны дыма поплыли над почвой. Валера плясал около ракеты.
— Тащи еще! — заорал он.
Теща помчалась, тряся мешками, и стала хватать елки и бегать с ними к костру. Зять включился в работу. Этот могучий мужик таскал такие огромные охапки, что яйцо вскоре все было окружено дымом и пламенем, потемнело, закоптилось.
Начала тлеть и почва под ногами. Поползли язычки синих огоньков.
Зять с тещей носились среди этого ада, подваливая в костер все больше палок.
Внезапно яйцо дало змеистую трещину.
В костер вывалилась грязь. Заплясали, взвиваясь запятыми, черные веревки. Что-то заныло, как ветер.
Грязь шла безостановочно. В центре огонь уже погасал. Яйцо работало как огнетушитель, заливая огонь черной змеистой пеной.
Баба Лена со своей охапкой елок остановилась, попросила у зятя зажигалку, полила свою вязанку бензином, подожгла ее у края и смело сунулась к самому яйцу, бросила поближе к скорлупе.
Тут же ее ногу оплели, судорожно извиваясь, два присоска.
Баба Лена рухнула в горячую грязь.
— Валера! — тонко завопила она. — Уходи-и! Спасайся! Они без тебя не выживу-ут!
Но тут крепкая ручища схватила ее за косичку и поволокла наружу с криком:
— Сколько раз говорено! Не лезть не в свое дело!
Что-то взорвалось с неприличным звуком, невыносимо завоняло, и на горячих волнах этого взрыва оба участника событий полетели вверх, в могучую черную промоину, мимо железных балок, жженых тряпок, дымящихся конструкций, затем каких-то освещенных пещер (мелькало как в метро). Валера летел впереди, а теща с мешками позади, почти у него на плечах.
Они очнулись там же, откуда отправились, — в собственной квартире.
Что касается событий в их собственном доме, то там колдун Топор погулял не на шутку, разделившись, как мы уже знаем, на бабушку-2, Кузю-2 и кота Мишу-2.
Зятя Валерия это не коснулось, а все бедствия легли на плечи бедной толстухи Татьяны, которая очнулась у себя в разгромленном жилище от какой-то очень громкой музыки. Гремели барабаны в основном.
Пахло паленым, мокрым, каленым, гнилым, тухлым и кислым — как на лениво дымящейся свалке.
Не было занавесок, пол был залит какой-то мало разведенной сажей, со стен свисали клочья мокрых обоев, потолок мерно истекал черными каплями.
Татьяна поднялась со стоном и крикнула:
— Ма!
Голос у нее был какой-то дикий, она и сама себе подивилась. Просто рев какой-то:
— Ма!!!
В ответ шевеление и короткое мычание.
— Ну ма!!! Че это все, а? Че стряслось, а?
Татьяна взывала к матери, потому что считала, что именно мать во всем виновата, напилась пьяная и все подожгла.
Пора было ее судить судом совести с позиций невинного, честного, все потерявшего человека.
— Убить тебя мало, паскуда, — звенящим от слез голосом постановила Татьяна. — Кузя! Ты где? Ох, голова моя.
— Чо те, — возник в дверях ее здоровенький, грязненький, хулиганистый пацан.
— Ты что наделал, а? Ты зачем все порезал, мать твою? А? — завопила Татьяна, вытрясая из шкафа свое погубленное имущество — платья, юбки, свитера, колготки и, на закуску, полулысую шубу. — Где все отцовы доллары, а?
— Мать твою, — откликнулся боевитый парень. — Молчи, сука! Я на тебя обиделся, все! Я с тобой, блин, не разговариваю! Все!
— А ремня не хочешь? — выкрикнула Татьяна. Она была потрясена. Ее тихий, разумный, задумчивый мальчишечка, нежно любящий всех, тихий, безобидный, — вдруг стал оторвой, причем за одно утро!
Вползла мамаша. Грязная, какая-то хитроватая, с прищуренными глазками, красным носом и черными ногтями. На голове у нее красовались сальные лохмы.
— Ты че наезжаешь на пацана, — спросила мать и выругалась последними словами. — Я его в обиду не дам. Иди отсюда, это моя квартира, ясно! Иди к своему хрену позорному. А меня не волнует, — завопила она, видя, что Татьяна хочет возразить, — что вы ее сдали! Снимайте другую, мне это по семечку! Вы мне не платите ни хрена! Мне юбку не на что купить! Ему костюм, ему свитер! Вот пусть он больше сюда не суется, Валерка твой. Посмел плеснуть в меня компотом! — горделиво произнесла она. — Я ему кто, кули? Хозяин какой, ваш пропуск! Ты тоже, вообще. Расползлась как квашня, никто на тебя и взглянуть не захочет, вот ты перед ним и пляшешь. Ублажаешь. А у него таких, как ты, полный офис. Секретутки и уборщицы. Денег в дом не дает! Ни зарплату, ни за свою квартиру! Все на твои денежки живем с хлеба на квас! Якобы Валерка копит на машину! Да он купит машину и поминай как звали, сядет кому-то еще на шею. Ты зарабатывай, зарабатывай. Гнись на службе. Одна такая нашлась.