– Здорово! – сказала Сара.
– Стоит около трехсот тысяч долларов, – невозмутимо заметил Майлз.
Сара тотчас убрала руку.
– Мы откопали его в «Австрийском каталоге изобразительного искусства», – продолжал Майлз. – Автоматон валялся в коробке в подвале венского Kunstmuseum[19], где находился с тысяча девятьсот сорок пятого года, когда союзники обнаружили его в доме одного эсэсовского офицера в Мюнхене. Но когда ищешь пропавшее полотно Брейгеля, заводная игрушка не вызывает особенного восторга. Хотя любой коллекционер в мире убил бы за него не задумываясь.
– Как вы узнали, что его следует искать?
– Из описи тысяча девятьсот шестого года. Настоящий подарок судьбы! А если ваша семья владеет ценными коллекциями, позаботьтесь о том, чтобы на них составили опись и затем убрали в надежное место.
Это явно не наш случай, мелькнуло в голове у Сары. Майлз налил себе и ей еще по чашке кофе.
– Что вам известно об истории семейства? – спросил он.
– В основном то, что написано в Википедии, – прямо ответила Сара, решив быть откровенной. – Естественно, про Йозефа Франца Максимилиана Лобковица я знаю немного больше.
– Ах да, Седьмой… Мы обычно зовем князей по порядковым номерам, для краткости.
И Майлз изложил ей подробности истории Лобковицев. Дворец принадлежал им с тех пор, как первый князь Лобковиц в тысяча шестьсот третьем году чрезвычайно удачно женился на богатой вдове и будущей укрывательнице дефенестраторов Поликсене Пернштейн. Пока другие благородные династии вымирали или впадали в немилость, Лобковицам удавалось вовремя обзаводиться наследниками и придерживаться безопасного политического и финансового курса. Благодаря этому за пять веков они скопили немало ценностей – книги, картины, керамику и прочие атрибуты европейской знати. К началу двадцатого столетия Лобковицы стали одной из богатейших фамилий в Европе. Волшебные чары развеялись в тысяча девятьсот тридцать восьмом году, когда Гитлер сперва принялся высказываться насчет аннексирования «немецких» земель в Чехословакии, а закончил тем, что присвоил себе всю страну. Одиннадцатому князю, Максу, удалось скрыться в Англии, спасая свою жизнь. Нацисты экспроприировали себе все имущество Лобковицев и растратили его: некоторые вещи они отослали в Линц, в задуманный там «Музей фюрера», другие раздали важным эсэсовским шишкам.
– Включая и данный экземпляр, – продолжал Майлз, указывая на автоматон. – Только представьте, как Гейдрих вращал ручку автоматона, обдумывая план Холокоста!
Майлз замолчал, ожидая ее реакции.
– Невероятно, что Вторая мировая ощущается здесь как совсем недавнее событие, – проговорила Сара. – Тема войны прозвучала здесь, кажется, уже трижды с тех пор, как я прилетела в Прагу.
Майлз кивнул:
– В Праге это что угодно, только не древняя история… В сорок пятом война закончилась, Макс возвратился на родину и сумел получить обратно большую часть имущества. Однако в сорок восьмом произошел коммунистический переворот, и он опять бежал не солоно хлебавши. Все, чем владели Лобковицы – до последней статуэтки и фарфоровой чашки, – перешло в собственность чехословацкого правительства. Конечно же, высшие чины компартии, вплоть до самой Москвы, могли тащить оттуда все, что заблагорассудится. Так и обстояли дела, пока нынешний князь Макс, внук того Макса, в прошлом году не заполучил дворец назад. Он выдержал длительную тяжбу относительно реституции имущества с чешским правительством, а также с воюющими ветвями своего собственного семейства!
– Надо же! – вырвалось у Сары. – Ничего себе! Получается, что нынешний князь Макс – тринадцатый по счету. А вы зовете его Тринадцатым или, как мы с нашими лифтами, пропускаете несчастливый номер и сразу переходите к Четырнадцатому?
Майлз рассмеялся.
– Он говорит, что его вполне устраивает имя Макс. Впрочем, многие привыкли называть его «князь Макс». Ему, по-моему, все равно.
– А чем князь Макс занимался до того, как получил обратно семейное богатство?
Майлз огляделся по сторонам, как будто в комнате могли быть «жучки», и наклонился ближе к Саре.
– Официально – банковским делом, а в действительности он был барабанщиком в рок-группе в Лос-Анджелесе, – прошептал он. – Но об этом никто не знает, и я вам ничего не говорил.
Сара улыбнулась. Ей нравился Майлз Вульфман, явно профессионал в своем деле, который обращался с ней как с человеком адекватным и неглупым. Ее мозг сосредоточился, обретая прежнюю остроту, и Сара смогла сформулировать пару осмысленных вопросов относительно того, чем ей предстоит заниматься. Майлз объяснил, что работа над музыкальной коллекцией сейчас почти закончена, но есть кое-какие пробелы и недоделки, и вообще многое надо еще упорядочить. Он выразил надежду, что объем заданий не окажется для Сары непосильной ношей.