Я машину остановил у крайней хаты, Венедикт Никитич вышел, в дверь постучался. В ответ молчание. Он дальше пошел – та же картина. Словно вымерли все. Нигде не души.
И я тоже вышел. Оглядываюсь… Словно в другой век попали. Ни телеграфных столбов, ни радиорепродукторов.
«Допетровская Русь», – выразился Венедикт Никитич.
Наконец глядим: идет дед какой-то. Венедикт Никитич к нему:
– Скажите, любезный, это Лиходеевка?
Дед утвердительно кивнул.
– Ну, и слава богу!
Деда аж передернуло, словно от зубной боли.
– Где тут у вас сельсовет? – спрашивает Венедикт. Старец отрицательно замотал головой и припустил от нас почти бегом.
– Может, тут староверы обитают? – предположил я. – Поэтому и нелюдимые такие?
Но хозяин отверг это предположение, сказав, что просто здесь Тмутаракань и глушь несусветная. Живут, говорит, в лесу, молятся колесу… Однако нужно на постой останавливаться. Пошли мы по деревне. Видим, у одной хаты в огороде бабенка копошится. Мы к ней. Разговорились, попросились на несколько дней остановиться. Она охотно согласилась пустить нас. Как оказалось, звать ее Глафирой, живет одна с двумя малыми ребятами: мальчиком и девочкой. Мужика на фронте убило. Наконец-то хоть один нормальный человек встретился. Переночевали мы, а наутро Венедикт Никитич облачился в сатиновые шаровары, толстовку подпоясал ремешком, на голове соломенная шляпа. Дачник, одним словом. Взял полевую офицерскую планшетку и двинул в лес.
– Это он куда? – спрашивает у меня Глафира. – И зачем вы вообще к нам приехали?
– Точно и сам не знаю, – отвечаю. – Хозяин говорит: по какой-то научной надобности. Изыскания проводить.
– Тут у нас кругом болота. Как бы твой изыскатель не потоп.
– Не потопнет, – говорю. – Человек он обстоятельный и осторожный.
По лесу Венедикт Никитич бродил до обеда, я уже беспокоиться начал. Пришел грязный и злой, однако, когда поел, вроде успокоился. Отдохнул малость и спрашивает хозяйку: «Где тут у вас кладбище находится?» А та: «И чего же вам там нужно?» – «Это уж мое дело».
Хозяйка вроде как напряглась, однако довольно толково рассказала, как туда добраться. Венедикт Никитич опять собрался и ушел. Вернулся он под вечер. По лицу видать, довольный. На другое утро опять в лес пошел. Меня с собой не зовет, я и рад. В лес идти – никакого желания. С машиной возился, потом с хозяйкой болтал о том о сем. Рассказывал, как воевал, расспрашивал: чем здесь люди живут, как пропитаются. Оказалось, народ в деревеньке в основном пожилой. Живут своим хозяйством, ни в колхоз, ни в совхоз не записаны, да и нет поблизости данных организаций. Словом, Венедикт Никитич оказался прав. Действительно, «…молятся колесу». До ближайшей «чирквы» (церкви то есть), сказала Глафира, полста верст, а до города все сто. Мимо хаты, где мы остановились, несколько раз проходил давешний старец, который от нас в первый день припустил. Я спросил: кто он такой? Оказалось, нечто вроде местного старосты.
Венедикт на этот раз явился под вечер, опять в очень хорошем настроении. Он с аппетитом поужинал, шутил со мной, хозяйкой и ребятишками, рассказывал о своем детстве, которое, по его словам, провел в городе Кинешме, на Волге. На следующий день в лес он с утра не пошел. Бродил по деревне, пытался завести знакомство с местными жителями, но, похоже, неудачно. После обеда сказал мне, что, скорее всего, сегодня ночью мы уедем. Собирайся, говорит, потихоньку, но хозяйке пока ничего не говори. Часов в девять вечера Венедикт вновь отправился на прогулку в лес. На этот раз, кроме планшетки, взял с собой электрический фонарик и монтировку, с помощью которой я разбортовываю колеса. Монтировку он завернул в старую газету, а потом засунул в объемистый пустой рюкзак.
Я, стараясь не привлекать внимания, сложил вещи, подтянул кое-какие узлы в автомобиле и, не дождавшись Венедикта Никитича, лег спать.
Когда утром проснулся, его в доме не было. Я спросил Глафиру, куда он делся. Она ответила, что так с вечера и не приходил. Я встревожился. Нужно, говорю, идти искать. Она пожала плечами, но идти на поиски желания не выказала. Тогда я, предварительно спросив, в каком направлении он гулял, отправился на поиски. Примерно через час ходьбы я наткнулся на старинное кладбище. К нему вела еле заметная тропинка. Кладбище больше похоже на городское, чем на деревенское. Солидные мраморные памятники, несколько склепов. Если судить по надписям на надгробиях, некогда здесь погребали окрестных помещиков. На краю кладбища имелась полуразрушенная церквуха. Я зашел в нее и обнаружил на захламленном полу рюкзак Венедикта Никитича, его же планшетку и свою монтировку. Тут у меня и вовсе душа ушла в пятки. Подобрав вещи, я бросил их в рюкзак, накинул его на одно плечо и выскочил из церквухи. Тут же стал кричать, звать хозяина, однако кругом царила тоскливая тишина. Несколько больших черных птиц, по виду вороны, только крупнее, взлетели в воздух и принялись летать над моей головой, противно каркая. На меня нашло нечто вроде помрачения разума. Я стал бессмысленно бегать по кладбищу, непрерывно крича. Но тщетно. Венедикт Никитич пропал.