Все шло строго по плану, предначертанному отцом. Вот только жаль, что он-то этому уже не мог порадоваться. Мать переехала в Петергоф, «на материк», как говорили в Кронштадте, а я снимал комнату в Питере, поближе к работе, благо район этот считался совершенно непрестижным. Пытался жениться, но нас не хватило даже на год семейной жизни. Зато мне долго снились в кошмарных снах скандалы со слезами и ее постоянные сетования: «Как можно так жить! Мы же нищие! Лучше бы ты капустой торговал!»
В стране случился поворот, верно. Но в мозгах-то он случился раньше. Кому-то хотелось свободы, а кому-то — этой самой «не нищей жизни». В общем, не осуждаю я ее…
От неурядиц я все больше и больше уходил в работу. Но и с ней становилось неладно. Защиту кандидатской все отодвигали и отодвигали, потом скончался мой шеф, он же научный руководитель. Тогда дело вовсе встало. Я медленно утопал в жизненной рутине, как в болоте. Но настал момент, когда судьба дала мне шанс, а заодно — и поддала решительного пинка.
К тому моменту я уже не столько работал, сколько отбывал повинность. Институт наш потихоньку распродавали по кускам, ходили даже слухи, что целиком загонят каким-то коммерсантам филиал на Васильевском острове. Режим секретности, сотрудников несколько мобилизовывавший, потрещал немного по швам да и развалился, даже немало позверствовавшую начальницу первого отдела «ушли» на пенсию. Гранты доставались только перспективным темам — проще говоря, сулившим большую и немедленную прибыль. Зато обычную зарплату задерживали на несколько месяцев.
Пожилые сотрудники откровенно сожалели о коммунистических временах. Молодые уходили в частные фирмы. Наша лаборатория держалась на плаву неуверенно, как подбитый броненосец. В такой атмосфере вызов к новому шефу заранее означал нагоняй.
Не любил я его, не скрою. Бывший комсомольский деятель, шеф быстро переквалифицировался в «демократы». Но в науке-то он был далеко не гением. Пойти на повышение ему помогли не заслуги, а очень хорошие связи. В кулуарах не без основания говорили, что эта должность для него — всего лишь трамплин для прыжка в заместители директора.
Меня шеф не любил и на мозги капал постоянно.
На этот раз, правда, он начал очень вежливо:
— Добрый день, Вадим. Выглядите вы как-то устало. Не заболели?
— Не выспался, Сергей Иванович, — мрачно буркнул я.
— А на вас тут опять жалуются, — перешел в наступление шеф. — Ну что же вы с москвичами договориться не можете?! На вашу тему государство денег почти не выделяет, сами плачете, а тут люди к вам со всей душой, можно сказать…
Честно говоря, это было последней каплей. Не знаю, ждал он от меня непочтительности, не ждал — но головная боль и удушливо-влажная жара заставили пойти в атаку.
— Сергей Иванович, я вам уже три раза объяснял. Могу объяснить в четвертый. От меня, по сути, требуют, чтобы я отдал все разработки, которые начинал еще ваш предшественник и Ирина Викторовна, на которые я сам пять лет потратил. Притом их опубликуют под неизвестно чьими фамилиями — хорошо, если нас вообще упомянут. Да и непонятно, что у них за контора, откуда взялась, зачем им это надо, и им ли это надо вообще…
— Вадим, за ваши никому в нынешних условиях не нужные технологии лабораторного синтеза Москва дает деньги. Большие деньги! А вы тут ломаетесь, как девушка!
Разговор и в самом деле повторялся не первый раз, но на повышенные тона перешел впервые.
— Уникальные материалы и данные! — угрюмо прокомментировал я. — Которых, судя по публикациям, у американцев нет. И даже у японцев.
— Да потому и нет, что они не нужны никому! — Шеф по-бабьи всплеснул руками. — Вы, Вадим, забываете, что на дворе не семидесятый год, и никто вам просто так денег не даст. Если ваша работа настолько важна, почему вы ей, например, военных заинтересовать не смогли? Или наших зарубежных партнеров? Неужели нельзя просто продукт продавать? Учитесь маркетингу! Книжки, в конце концов, почитайте!
— Жаль, что у нас от первого отдела одна табличка осталась, — сказали с неожиданной злобой. — В семидесятом там бы подобной точкой зрения очень заинтересовались.
— Это ваш окончательный ответ? — Шеф только что руки в трагическом скорбном жесте не заломил.
Я молча кивнул.
— Примерно этого я и ожидал.
Теперь в голосе шефа звучали фальшивое сочувствие и плохо скрытая неприязнь.
— Я с самого начала догадывался, что мы с вами не сработаемся. Вы совершенно не желаете менять морально устаревшие взгляды, тормозите работу всего отдела и вообще… Но все-таки альтернативу я вам предоставлю. Итак, вы пишете сейчас заявление по собственному желанию, приводите дела в порядок — и через пятнадцать дней свободны как ветер, можете даже на море отдыхать поехать.