– Все люди построены, товарищ начальник! Приехал секретарь окружкома.
– Картамышев уже здесь? – радостно спросил Полагутин и, крепко пожимая руку Полевому, добавил: – Счастливо оставаться, Нестор Варнаевич! Желаю успеха. Не зевайте: вам доверено многое… До свидания, товарищи! – И он скрылся в дверях.
– Мы останемся в наряде. Будем охранять штаб и склады ЧОНа, – торжественно объявил Полевой. – Построиться!
ОПАСНЫЙ ПОСТ
Прямо передо мной на деревянных столбах туго натянута колючая проволока. Дальше, за проволокой, теряются в темноте огороды – несколько десятин перерытой заступами мерзлой земли. Где-то далеко, уже около проселочной дороги, есть вторая изгородь из колючей проволоки, но ее отсюда не видать. Все время чудится, что та дальняя проволока уже перерезана и диверсанты подползают ко мне по черной и мерзлой земле. Ушам холодно, очень холодно, но я нарочно, чтобы лучше слышать, не поднимаю воротника и цепко сжимаю окоченевшими пальцами холодную винтовку.
Так вот каков он, этот пост «номер три», о котором я столько слышал от дежуривших здесь раньше комсомольцев!
Позади высится холодная каменная стена сарая, отделяющего меня от внутреннего двора. Прямо над головой чернеет выступ крыши. Узкий проход для часового тянется шагов на тридцать в темноте между этой каменной стеной и проволочной изгородью и упирается в глухую стену соседнего дома. Две высокие каменные стены сарая и жилого дома сходятся вместе, образуя прямой угол.
«Собачий куток» – так называют пост «номер три» чоновцы. Коммунар, попадающий сюда в наряд, чувствует себя как бы отрезанным от товарищей и всего мира.
С самого начала моего дежурства я не мог оторвать глаз от черного бугорка, застывшего в огороде шагах в десяти от меня. Он был похож на голову человека, лежащего на земле. Я очень жалел, что не спросил стоявшего здесь до меня студента-комсомольца сельскохозяйственного института, не заметил ли он этого бугорка. Вдруг мне показалось, что бугорок зашевелился и начал медленно приближаться. Вздрогнув, я просунул дуло винтовки между проволокой и чуть было не выстрелил, но удержался. "А вдруг это не человек, а перекати-поле, пригнанное издалека ветром? Или кучка картофельной ботвы? Или просто холмик земли около ямки, оставшейся после вырытого картофеля? Что тогда?.. Вот скандал будет! Засмеют меня ребята. Первый раз на таком опасном месте – и проштрафился! Скажут: «Струсил».
…Пронесся ветер, и вслед за его колючим, холодным свистом вверху загрохотало кровельное железо. Никак кто-то ходит по крыше?.. Задрав голову, я гляжу под стреху сарая, ожидая, что вот-вот оттуда высунется черная голова диверсанта. Он может при желании без особого труда перемахнуть с крыши жилого дома на сарай.
Подозрительные гулкие удары слышатся над головой. Неужели это шаги?.. Я приподнимаюсь на цыпочки. Слух улавливает какой-то стук на Кишиневской улице, шорохи на огороде, поскрипывание флюгера за темным брандмауэром. В глазах уже рябит от множества звезд, переливающихся в студеном небе, в тусклой дымке морозного воздуха.
Гулкий шум на крыше усиливается. Я крепко держу влажное ложе винтовки, направляя ее вверх, навстречу шуму.
– Держите ушки топориком, – сказал Полевой, разводя нас на посты. – Вы охраняете запасы оружия для коммунистов и комсомольцев всего округа! Склады ЧОНа – очень заманчивая цель для агентов мировой буржуазии.
Да и без этих слов директора школы мы все отлично знали, какое доверие оказано в эту ночь нашей ячейке, впервые охраняющей ЧОН: в подвалах дома спрятано множество динамита, тола и патронов.
«Ушки топориком! Ушки топориком!» – повторяю я про себя излюбленные слова Полевого, и мне начинает казаться, что мои озябшие уши растут, удлиняются и становятся тонкими и острыми, как лезвие топора.
На крыше совсем тихо.
Наверное, то просто ветер прогремел оторванным листом железа. А где же черный бугорок? Я уже и позабыл о нем… Глаза привыкли к темноте. Я быстро отыскиваю смутившую было меня грудку земли. Она преспокойно лежит в поле.
…Медленно прохаживаюсь вдоль сарая, подсмеиваясь внутренне над своими минутными страхами. Думаю, что близок рассвет и скоро все мои опасения как рукой снимет. Совсем ведь необязательно, чтобы как раз именно на моем дежурстве случилось что-нибудь особенное. Сколько дежурств проходит решительно без всяких приключений. И мое пройдет незаметно. Зато уж никто потом из хлопцев не посмеет подтрунить надо мной, что я, мол, юнец, самый молодой из членов ячейки. А если бы они еще знали, что я прибавил нарочно два годика, лишь бы быть коммунаром ЧОНа, тогда бы совсем житья не было… А так возвращусь с дежурства полноценным бойцом и долго потом буду гордиться, что стоял на посту «номер три». Сюда раззяву не поставят, как бы ни просился!
Приведя меня на пост, Полевой коротко и просто приказал:
– Увидишь кого на огороде – бей без всяких! Случайный прохожий или пьяный сюда забрести никак не может.
«Бей без всяких!» Страшно и сурово звучит этот приказ.
…Снова запел в голых и обледенелых ветвях деревьев ветер, зашелестел сухой, прошлогодний бурьян, репейник, скрюченная ботва около проволоки, загромыхало, заухало железо на крыше, скрипнул флюгер на стене дома.
И неожиданно с этим новым порывом ветра донесся отдаленный выкрик Саши Бобыря:
– Что вам нужно?.. Стой!.. Стой!.. Руки… Хлопцы, сюда!
На минуту все стихло, и сразу же я услышал дребезжащий свисток. Захлопали двери в караульном помещении. Там, за сараем, пробежали по двору люди… и затем опять Сашкин крик:
– Там!.. Там!.. Ловите!..
– Лестницу!.. Живо! – услышал я голос Полевого.
Как мне хотелось броситься туда, к хлопцам, подсобить им, увидеть, что там такое! Но покинуть пост я не мог. Пусть бы даже все горело и валилось вокруг, я не имею права уйти отсюда.
Прислушиваясь к тому, что происходило во внутреннем дворе, около четвертого и пятого постов, я продолжал изо всей силы вглядываться в темноту. А чтобы сзади никто меня не схватил, я прижался к стене сарая спиной и застыл на месте.
Сердце билось, винтовка в руках колыхалась, я ждал чего-то необычайного…
Совсем близко, на чердаке сарая, грохнул выстрел. За ним другой. И тотчас же далеко, уже за брандмауэром, кто-то простонал. Затем опять все стихло.
Прошло каких-нибудь пять минут. В узком проходе, ведущем с внутреннего двора к моему посту, послышались быстрые шаги. Под ногами идущего похрустывали льдинки. Я отскочил в угол и приготовился стрелять… Как только тень человека показалась из-за стены, я срывающимся голосом крикнул:
– Стой!
– Жив, Манджура? – с тревогой в голосе спросил Полевой. – У тебя все в порядке?
– В порядке! – хрипло ответил я и тут же сообразил, что допустил ошибку, не спросив у Полевого пароль.
Полевой вплотную подошел ко мне. Он тяжело дышал и был без шапки.
– Никто не пробегал здесь?
– Никто. Вот за сараем стонал кто-то, и стреляли на чердаке…
– Это я и сам знаю. А вот здесь, – Полевой показал наганом в сторону огородов, – ничего не замечал?
– Ничего.
– Очень странно! Как же он пробрался?
– А кто там стрелял? – спросил я.
– Смотри, Манджура, очень внимательно наблюдай за всем. Сейчас особенно. В случае чего – пали без разговоров. Понял? Уже немного до света осталось. Я к тебе скоро опять наведаюсь. – И Полевой быстро ушел обратно, во внутренний двор.