Песня была новой, чужой и неожиданной для наших советских времен. В те годы рабочая молодежь пела "Карманьолу", "Паровоз", "Мы сами копали могилу себе", "Все пушки, пушки грохотали", "Ой, на горi та женцi жнуть", "Туман яром котиться", а тут - здравствуйте! - Печерица откопал где-то игривую песенку о малиновых устах опечаленных галичанок. И только когда хор затянул последний куплет, я вспомнил, что с этой песней в тысяча девятьсот восемнадцатом году шагали вместе с австрияками по крепостному мосту одетые во все серое "украинские сичовые стрельцы", или "усусусы", как они себя называли. Их не отличить было по форме от их австрийских офицеров, да и бесчинствовали они так же, как и их хозяева: мельницу Орловского под скалой распотрошили, разграбили крестьянское зерно и вывезли его в Австрию, в то время как население нашего города голодало. И, слушая эту песенку "сичовых стрельцов", я, признаться, тогда еще не понимал, зачем было хору петь ее в наши советские времена.
Но, словно подслушав мои сомнения и желая развеять их, хор, руководимый Печерицей, пропел "Заповiт" Тараса Шевченко, а потом такой знакомый и дорогой всем нам "Интернационал". Пением "Интернационала" и "Молодой гвардии" мы кончали решительно все наши собрания. Но одно дело было, когда мы пели гимн мирового пролетариата у себя в ячейке или в комсомольском клубе дрожащими, неокрепшими голосами, и совсем иначе, мощно прозвучал "Интернационал" в исполнении огромного хора. Мне уже показалось в тот вечер, что Коломеец поступил неправильно, выгнав Печерицу из класса. Неважно, что тот держался грубо, заносчиво и не хотел назвать себя. Зато - какой талант!
Однако на следующий день после концерта мне пришлось снова разочароваться в Печерице.
Был у нас преподаватель черчения Максим Яковлевич Назаров. Седенький старичок, техник по профессии, он приехал в наш город из Сормова, что на Волге. Много интересного и нового было для нас в том, что рассказывал Максим Яковлевич о своем родном заводе "Красное Сормово". Немало повидал на своем веку этот старик, работая в таких цехах, где народу больше, чем на сорока заводах, подобных нашему "Мотору". Люди с большим производственным опытом вроде Назарова были очень нужны нашему фабзавучу.
На следующий день после концерта Печерица вызвал к себе всех преподавателей и инструкторов фабзавуча для проверки того, как они знают украинский язык. Ясное дело, что приехавший недавно из России к своей дочке - жене пограничника - преподаватель черчения Назаров ни писать, ни говорить по-украински не умел!
Тут же, при всех, Печерица предложил Полевому уволить старика из школы. Всеми силами отстаивал наш директор Назарова, но ничего сделать не смог. Позже, рассказывая нам о своем визите к Печерице, Полевой говорил:
- Вы хотите русского рабочего человека, - толкую я Печерице, заставить насильно отказаться от русского языка и сразу перейти на украинский? А ведь он без году неделя у нас на Украине живет. Дайте ему срок, не принуждайте его ломать свой родной язык и в угоду вам говорить бог знает как. Такими принудительными мерами вы только заставите его возненавидеть украинизацию...
Но как ни уговаривали Печерицу, он был неумолим. Он подсовывал всем какой-то строгий циркуляр, в котором безоговорочно было написано, что все педагоги на Украине обязаны учить детей только по-украински.
- Позвольте, но какие у нас дети? Вполне взрослая молодежь. И потом, у нас техническая школа! - все еще доказывал, волнуясь, Полевой. - Мы ремесло изучаем.
- Ничего не знаю и знать не хочу, - холодно отвечал Печерица. - Живете на Украине, вот инструкция, прошу подчиняться! Что же касается профиля вашей школы, то это вообще казус. И фабзавуч ваш - это ублюдок.
- Придет время, и здесь тоже, как и в Донбассе, вырастут новые заводы, и люди нам спасибо скажут, что мы первыми начали готовить для них кадры! сказал Полевой.
- Чепуха! - отрезал Печерица. - Никто вам не даст закоптить голубое небо Подолии дымом заводов.
- Посмотрим! - сказал Полевой упрямо, как поведал нам Коломеец, даже зубами заскрипел, чтобы не выругаться.
- Смотреть будут другие, а не вы! - оборвал нашего директора усач. - А вам приказываю быть дисциплинированным работником моей системы образования и выполнять без всяких пререканий мои распоряжения.
Пришлось Нестору Варнаевичу уволить Назарова из фабзавуча. На последние гроши из маленькой нашей стипендии мы сообща купили старику на память хорошую готовальню. Фурман прикрепил к ней медную планку и ловко нацарапал надпись: "Горячо любимому нашему преподавателю Максиму Яковлевичу в часы расставания, но не прощания. Ученики школы ФЗУ".
Признаться, Максим Яковлевич ничего особенного не потерял от приказа Печерицы. Хороших техников в городе было мало. Назарова немедленно приняли на работу в дорожную контору. Он стал чертить планы дорог, ведущих к границе.
Паровые катки для этих дорог ремонтировали у нас в фабзавуче, и потому Назаров иногда заходил к нам.
Однажды Козакевич, здороваясь с Назаровым, сказал:
- А-а-а! Максим Яковлевич, жертва режима Печерицы? Ну как, он еще до вашей конторы не добрался?
- К нам ему дорога заказана, - сказал Назаров. - Мы сейчас на военное ведомство работаем. Нашими делами Михаил Васильевич Фрунзе из Москвы интересуется, а ему все равно, на каком языке человек говорит, лишь бы душа у того человека советская была!
Когда вечером, после дежурства в ЧОНе, мы возвращались вместе с Маремухой в общежитие, Петро сказал мне:
- Досадно-таки, Василь, что мы того бандита живым выпустили. Такая промашка! Я боюсь, как бы об этом не проведал Печерица. Узнает - и станет яму рыть под Нестора Варнаевича. Вот, скажет, каких балбесов он воспитал! И пакостить будет Полевому.
- Не бойся, Петрусь! Картамышев Полевого в обиду не даст. Он Полевого еще по совпартшколе знает. Ведь Полевой там секретарем партийной ячейки был. Он старый большевик, рабочий в прошлом... А Бобырь - шляпа, это факт. Представляешь, как здорово было бы, если бы Сашка того диверсанта хлопнул!
- Еще бы! - сказал Маремуха уныло.
УГРОЗЫ ТИКТОРА
После той ночи, когда мы дежурили в ЧОНе, погода изменилась. Третий день падал густой снег, сугробы достигали окон, и каждое утро перед работой мы деревянными лопатами расчищали снег с тропинки, ведущей от дороги к литейной.