- Итак, чугун? - спросил директор и поглядел на меня еще хитрее из-под своих косматых бровей.
- Ну и что же! - сказал я медленно. - Всякие чугуны бывают. Вязкие, например...
- Ты хотел сказать - ковкие? Не так ли? - заметно оживляясь, поправил меня директор.
- Ковкие!
- А как получить ковкий чугун?
- Надо... к обычному, серому чугуну добавить железа побольше... ну, стали малость...
- Стали? Позволь, но тогда же, наоборот, литье крошиться будет? Сталь, она, как известно, хрупкость дает.
- А надо сперва отлить деталь, а потом отжечь ее в руде специальной... В марганцовистой руде, кажется, - сказал я, припоминая рассказы нашего инструктора Козакевича.
- Ах, отжечь! - еще больше оживился директор, и на лице его заиграла радостная улыбка. - Тут-то она и зарыта, собака! Я, брат, с этим отжигом второй год вожусь, считай, с той поры, как меня рабочая масса красным директором выдвинула. У англичан-то мы после революции этот завод отобрали, а они, удирая с белыми, все производственные секреты с собой увезли. Думали, пропадем мы без их помощи. А мы маракуем помаленьку сами, что к чему. Вот докапываемся сейчас до секретов отжига с научной, так сказать, точки зрения, чтобы не вести литейное дело на глазок. Я хочу и добьюсь того, чтобы у меня на заводе чугун был такой же ковкий, как железо. Понимаешь? Чтобы, если крестьянин станет нашей жаткой пшеницу жать и наедет случайно на камень, ничего с ней плохого не случилось. Чтобы зубья не посыпались! А зубья эти, брат, - великая штука. Они ножи от всякой пакости предохраняют. Понимаешь? И вот хочу я, чтобы украинский селянин благодарил нас за наши жатки! Мало болтать о смычке города с селом. Смычка, она в таких вот зубьях тоже заключена! - И директор погладил ржавую деталь, как живого котенка. - Ну-с, а тебя, молодой человек, чему учили? - спросил он, переводя взгляд на Сашку Бобыря.
- По слесарной части пятый разряд дали, но я больше всего люблю моторы разбирать... - сказал Сашка.
- Даже моторы разбираешь? Вот герой! Ну, а кто же после тебя их собирать будет? - И директор, хитро посмеиваясь, глянул на Бобыря.
- А я сам и соберу, коли надо. Какой смотря мотор. Если, скажем, от мотоциклетки типа "Самбим" - очень даже просто, - не удержался Саша, чтобы не похвастаться перед директором завода.
- Придется, значит, тебя в РИС направить, - решил директор.
- В какой такой "рис"? - Голос Сашки заметно дрогнул.
- Цех у нас так называется: ремонтно-инструментально-силовой. А для удобства произношения: РИС. Этот цех все другие мастерские обслуживает.
Проглядывая еще раз наши путевки, директор сказал:
- Итак, молодые люди, правдами или неправдами, а все же на завод я вас приму. Почему, вы спросите меня, такое одолжение? Да потому, что в нашей стране и здесь есть еще безработица. Людей много, а заводов пока мало. Но верю твердо: явление это временное. Очень скоро мы и от безработицы избавимся, заводы новые выстроим, и, возможно, никто и не поверит, что была когда-то при Советской власти безработица. Но сейчас она есть... Так вот: сегодня прогуляйтесь в цехи, оформитесь, а завтра, по гудку, прошу пожаловать к мастерам. Будь вы здешние - я бы послал вас в очередь, на биржу. Однако приходится, повторяю, делать исключение. Но работать честно, на совесть! Понятно? Не прогуливать и не опаздывать! Наш завод - советский. Понятно? Английского капиталиста Джона Гриевза мы в Лондон выгнали и в свои руки дело его, нашим горбом нажитое, взяли. Для своей же пользы мы должны хозяйничать и беречь завод. Таких рабочих, которые по-хозяйски относятся к своему заводу, у нас ценят и уважают... Комсомольцы среди вас есть?
- Мы все комсомольцы, - поспешно сказал Бобырь. - А Василь у нас даже членом бюро был!
- Тем лучше! - обрадовался директор. - Комсомолята нам крепко помогают. Когда оформитесь в цехах, сходите в ОЗК к Головацкому, станьте на учет и начинайте новую жизнь!
МЫ УСТРАИВАЕМСЯ
Хозяйка выдала нам три длинных холщовых мешка. Вдвоем с Маремухой мы набили их колючим, пересохшим сеном и, зашив дратвой, прислонили матрацы к сарайчику, в котором блеяла коза, ожидая того часа, когда наконец ее станут доить.
Пол в нашей комнате Агния Трофимовна хотела вымыть сама, но мы, приученные к этому делу еще в общежитии, решили обойтись без ее помощи. Маремуха таскал наверх в цинковом ведре холодную жесткую воду из маленького колодца, вырытого во дворе, а я, разувшись и подкатав штаны, драил мокрой тряпкой рассохшиеся доски. Потом вымыл окошко. Как только стекло было протерто, в комнате сразу посветлело, и радостней стало на душе от полной чистоты вокруг.
В соседнем доме, что виднелся из-за густой зелени и выходил своим фасадом к морю, играли на рояле. Окна в том доме были открыты, и звуки рояля долетали в наш мезонин, смешиваясь с блеянием козы и шумом близкого моря, которое к вечеру стало успокаиваться.
- Чистое окно стало! Даже стекла не видно! - сказал Петро, разглядывая мою работу.
- Тащи матрацы! - распорядился я, ободренный похвалой товарища.
И пока Петро таскал матрацы, я примерил, как мы их разложим. Свой матрац я решил положить у самого окошечка. "Холодно ночью будет, зато свежий воздух. И гудок заводской первым услышу".
В комнате приятно запахло сосновыми досками, сеном.
Прислушиваясь к звукам рояля, я ловил себя на том, что мне хочется побыстрее прогнать время, остающееся у нас до завтрашнего утра - до первого утра нашей работы на заводе!
В памяти моей из всего увиденного на заводе, если не считать разговора с директором, остался только длинный и пыльный проход литейного цеха. По этому проходу я дошел до цеховой конторки. Далекие отблески выпускаемого из вагранки чугуна, дробный стук формовочных машин, удары сигнального колокола, визг талей, которыми подымали формовщики тяжелые опоки возле цеховой конторки, - все это настолько ошеломило меня, что я даже как следует не рассмотрел, как работают мои будущие товарищи - литейщики.
Как не похож был этот огромный цех, покрытый застекленной низкой крышей, на малюсенькую литейную нашего фабзавуча, где всегда стояли тишина и прохлада и даже в дни плавок не было шума!
Сменный мастер Федорко, которого я застал в цеховой конторке, низенький человек лет сорока, с лицом красным и обветренным и реденькими выгоревшими бровями, ничуть не удивился, когда я дал ему записку от директора. А может, ему позвонили до моего прихода из заводоуправления? Федорко записал меня в цеховой табель, выдал рабочий номерок, временный пропуск и пообещал: