- Но вы слышите, хлопцы, как тут тихо? - сказал, нарушая молчание, Петрусь. - Ни выстрелов, ни свистков. Что значит граница далеко! На весь город небось два милиционера, да и те спят...
Агния Трофимовна звенела внизу посудой. У нее на кухне шипел примус. Вероятно, она с вечера собирала для нас завтрак.
- А мы дураки! - снова заговорил Петро. - Как поступали в фабзавуч, надо было по одной специальности идти. Гуртом бы теперь в одном цехе работали. Все веселее. А так - разбредемся кто куда...
И опять никто из нас Маремухе не ответил. Я понял, что и Бобырь, прикидывающийся храбрецом, думает о том, как-то он будет работать завтра. На дворе делалось все темнее и темнее. Опять небо сплошь заволокло тучами, и месяц не проглядывал больше. Равномерный шум близких волн укачивал так, словно мы все еще ехали поездом...
ВОЗЛЕ МАШИНКИ
- Вот, Науменко, тебе новый напарник! - сказал сменный мастер Федорко, подводя меня к пожилому рабочему, который суетился в одиночку около двух формовочных машинок.
Рабочий обернулся. Ему было уже лет за пятьдесят. Высокий, седой, в груботканой холщовой рубашке с подрезанными до локтей рукавами, он удивленно посмотрел на Федорко.
- Покажи ему, что и как, - сказал мастер, кивая на меня. - За обучение запишем тебе по среднему.
- Да помилуйте, Алексей Григорьевич! Поставьте до кого другого! попытался возразить старик.
Но сменный мастер, прерывая его, сразу замахал руками:
- Надо, Науменко! Ты старый формовщик и обязан смену учить.
С этими словами мастер скрылся за стеной пустых чугунных опок.
Мы остались одни. Науменко разглядывал меня недоверчиво. Особой радости у него на лице не появилось. По всему было видно, что ему куда сподручнее формовать одному, чем возиться с учеником да еще отвечать за его работу.
Когда мастер отошел далеко, мой учитель, нисколько не стесняясь, смачно плюнул себе под ноги и сказал работающим за барьерчиком напротив него двум формовщикам:
- Везет же мне, грешному: то пьянчужку посылают на исправление, то молокососов надо обучать!
Соседи засмеялись. Один из них, худой и высокий, коротко подстриженный под нуль, с выпирающими скулами смуглого лица, был похож на монгола. Другой, с острыми, колючими глазами, не переставая набивать опоку, сказал:
- И не говори, дядя Вася, партнеры у тебя на выбор!
- Да нет, на самом деле! - пожаловался соседям мой учитель. - Так славно ладилось сегодня, думал до завтрака полсотни опок поставить, а теперь снова придется на соль зарабатывать. - И, обращаясь ко мне, он хмуро спросил: - Ну, чего нос повесил? Зовут-то как?
- Василий Манджура.
- Получил тезку, дядя Вася, а еще плачешься! Вместе именины справлять будете. Все дешевле... - быстро формуя, выкрикнул шустрый литейщик с острыми глазами.
- Работал? - спросил Науменко, кивая на машинки.
- Не видел никогда. На плацу формовал, а с машинками дела не имел.
- Ого, дядя Вася, имеешь специалиста по художественному литью! закричал проворный сосед. - Он еще тебя, старого, поучит, как скульптуры отливать.
- Где же это ты на плацу работал, интересно мне? - спросил Науменко с явным любопытством.
Я понял, что плацовая формовка здесь ценится куда выше машинной. Пришлось рассказать, как я попал в этот город.
Науменко терпеливо выслушал мой рассказ и скомандовал:
- Ну, будет байки рассказывать. Становись-ка! - И он кивнул на левую машинку.
К ней вел узенький проход. Высокая, почти в человеческий рост, печка разделила меня и Науменко, как только я подошел к машинке. Между нашими машинками стоял глубокий ящик с особой формовочной землей, называемой здесь "составом". У меня слева, у дяди Васи справа высились положенные друг на дружку ряды пустых чугунных опок.
Увязая в сухом песке, я подошел вплотную к машинке. На ней была закреплена сделанная из баббита модель каких-то втулок.
- У тебя - низ. Понял? - кивнул мне Науменко. - А втулки эти "колбасками" зовутся. Будешь набивать низ, а я верх. Погляди, как это делается.
Мне трудно было сразу оторваться от своей машинки. Я пошатал железные прутья, торчащие у нее по углам, - их назначение мне было непонятно - и потрогал припаянные к модельной плите два блестящих, скользких конусных болта.
- Сюда смотри, эй, молодой! - сердито прикрикнул Науменко.
Одним махом он ловко насадил чугунную рамку с боковыми винтами на такие же блестящие штифты, не глядя снял с заднего ряда опоку, положил ее внутрь рамы и стал проворно заворачивать винты. Когда винты зажали опоку в раме, дядя Вася схватил с полочки мешочек и потряс им над моделью. Ровный слой присыпки, будто пудрой, покрыл баббитовые "колбаски". Так же не глядя мой учитель окунул руку в ящик и, зачерпнув ею горсть состава, высыпал его на модель.
Раз, два - и в руках Науменко взметнулась лопата. Он вогнал ее с размаху в разделяющую нас песчаную кучу и швырнул в опоку груду песка, потом вторую. Из глубины потревоженной кучи задымил пар. Видно, песок не успел еще остыть со вчерашней отливки.
Дядя Вася разровнял своими гибкими и жилистыми пальцами влажный, но горячий песок, схватил коротенькую набойку и принялся быстро набивать.
Я не отрываясь, внимательно следил за каждым его движением, запоминал все.
Мускулы играли на старых, жилистых руках Науменко. Острый деревянный клинышек, насаженный на железную ручку набойки, врезался в песок с такой яростью, что казалось, Науменко хочет разбить всю эту машинку или, в лучшем случае, загнать ее под землю.
Встречая на своем пути влажный песок, набойка уминала его, утрамбовывала, загоняла в пазы модели. Песок исчезал внутри опоки, делался плотным, как земля на проселочном шляху. Дядя Вася прошелся по неровной плоской поверхности опоки квадратной трамбовкой, сбросил склепанную из жести надставку и сгреб чугунной линейкой на уровне ребер опоки излишек смеси. Потом длинной иглой - душником - он наколол вентиляционные каналы. Науменко согнулся, постучал колотушкой, расшатывая модель в ее песчаном футляре, и ловким движением нежно и плавно поднял набитую опоку вместе с чугунной рамой на четырех угловых прутах вверх. За какую-нибудь минуту от сильных, напряженных движений, от яростного упорства при набивке мой учитель перешел к нежным, вкрадчивым и деликатным движениям, когда надо было оторвать песок от модели.