- Для чего же вы, собственно говоря, живете?
- По инерции. Жду счастливого случая. Авось придет кто-либо сильный, возьмет меня за руку, и все сразу изменится.
- А сами? Без няньки?
- Не пробовала.
- А вы попробуйте!
- Ах, надоело!
- Какой же смысл коптить небо зря? Ждать сильного кого-то и ныть: "надоело", "надоело"...
Видно было, слова эти не на шутку задели Анжелику. Опять в глазах ее мелькнул злой огонек, как давеча, в салоне Рогаль-Пионтковской.
- А вы, сударь, для чего живете? Вас устраивает, что ли, однообразная работа в литейной?
- Однообразная! - возмутился я. - Напротив! Сегодня я формую одну деталь, завтра - другую. Из-под моих рук выходят тысячи новых деталей. Мне радостно при мысли, что я тружусь для своего народа, никого не обманывая. Разве это не интересно? Я горжусь тем, что я рабочий, горжусь, вы понимаете? А насчет однообразия вы бросьте! Нет скучных занятий, есть скучные, безнадежные люди.
- Ну хорошо! Все узнали, со всем познакомились, а дальше что?
- Учиться!
- Трудно же учиться. Не успели пообедать и отдохнуть - и уже надо бежать на лекции.
- А кто за нас бегать будет? Ваша серая фея?
- Но есть другой выход. Хотите, я попрошу папу, и он переведет вас на легкую работу? В конторщики, скажем?
- Зачем мне это? Я в служащие не пойду!
- Смешной вы, право, Василь! Я вам добра желаю, а вы, как ежик, упрямитесь, иглы выпускаете.
- Пусть ваш Зюзя за легкую работу держится, а я не буду.
- Почему вы так сердиты на Зюзю? Безобидный, милый юноша...
- Юноша? Здоровый как бугай, а к бумажкам прилип. Смотреть противно!
- Отчего вы так нетерпимы к людям, Василь? Такой злюка - ужас!
- А если эти люди не той дорогой идут, так что же - хвалить их должно? Как же мы будем мир перестраивать с такими людьми? - уже сердился я.
- Кто вас просит мир перестраивать? Пусть остается таким, как есть!
- Кто просит?.. Вы, может, довольны старым миром? Может, вам царь нравится или батька Махно?
Я думал, что Анжелика либо увильнет от прямого ответа, либо станет отнекиваться. Но она сказала на редкость спокойно:
- Мой папа и при царе хорошо жил. Гриевз очень уважал папу. Сам говорил, что такого главного инженера поискать надо!
- А как рабочие жили?
- Не интересовалась... И вообще все это скучно... Посмотрите лучше, как быстро месяц поднялся!
Нежный свет месяца дробился на гладкой воде и пересекал ее от волнореза почти до самой косы, где уже замигал маяк. Вода в бухте под лучами месяца серебрилась и чуть дрожала.
- Такую освещенную месяцем полоску называют "дорожкой к счастью", сказала Анжелика. - Года два назад я поверила было в эту легенду, взяла лодку и поехала по этой дорожке в открытое море. До косы добралась, а тут как сорвался норд-ост, море пришло в волнение, одной назад было никак не добраться! Я вытащила лодку на отмель, перевернула ее, водорослей подстелила и так, под лодкой, одна переночевала. То-то страху натерпелась!
- Ну как не стыдно: страх от ветра! Нашли чего бояться! - И, сказав это, я невольно провел рукой по лбу.
Лика уловила мое движение и быстро сказала:
- Да, я все хотела спросить, что это за шрам у вас на лбу?
- А-а, так, пустяки!
- Расскажите.
- Царапина от гранатного осколка.
- От гранатного. А кто это вас?
Пришлось рассказать, как довелось мне, ночуя в совхозе на берегу Днестра, под стогом обмолоченной соломы, встретить банду, идущую из Румынии.
- Ах, как все это страшно и увлекательно! - сказала Лика. - Только политики я не люблю. - И она скривила губы. - Это скучно. А вот то, что вы сейчас рассказали, очень интересно.
- А без политики мир не перестроишь.
- Опять вы за свое, Василь! Такой несносный... Давайте поедем домой, а то переругаемся окончательно.
Только когда мы подчалили к мостикам, я почувствовал, что устал. Ладони болели от весел. У самой калитки дома я хотел было скоренько попрощаться и уйти, но Анжелика, пряча руки за спину, сказала:
- И не думайте даже... Сегодня вы должны целый вечер провести со мною. Идемте к нам. Я вас познакомлю с папой.
Отец Анжелики сидел в большой столовой за обеденным столом и раскладывал перед собой карты. Он был так увлечен, что даже не обернулся в нашу сторону.
- Папочка! А у нас гость! - крикнула Анжелика и тронула его за плечо.
Отец ее обернулся. Он швырнул на стол колоду карт и поднялся нам навстречу. Высокий, костистый, он едва не достигал макушкой тяжелой люстры. Меня сразу поразили густые-прегустые, сросшиеся на переносице мохнатые брови Андрыхевича и его ястребиный нос, опущенный крючком вниз.
- С кем имею честь? - сказал он, подавая мне морщинистую руку.
- Василий Манджура, - представился я.
- Это наш новый сосед, папочка. Я тебе говорила, что у Агнии Трофимовны поселились новые квартиранты. Это один из них. Прошу любить и жаловать. Заядлый спорщик!
- Приятно встречать молодых людей, обуреваемых жаждой спора. Своей культурой Древняя Греция обязана высокоразвитому искусству споров. В них рождались многие живые и поныне истины. - И, предлагая мне: - Садитесь, Василий... - инженер показал на стул.
- Миронович! - подсказал я, усаживаясь. И сразу же придвинулся поближе к массивному столу.
- А знаешь, что у нас на ужин сегодня, дочка? Раки! Представь себе, целое ведро раков мне Кузьма привез из Алексеевки! Я уже Дашу за пивом послал.
- Папа - страстный ракоед, - пояснила Лика. - Он часто договаривается с проводниками поездов, и те ему из-под самого Екатеринослава раков привозят.
Инженер посмотрел на меня очень пристально и сказал:
- Ты развлекай гостя, Лика, а я пойду варить этих зверей, - и ушел на кухню.
- Сейчас папа будем священнодействовать! Он их как-то особенно варит: с тмином, с лавровым листом, с петрушкой. Для него варка раков - особое удовольствие. Даже когда мама дома, и то он ей не доверяет этот процесс. Мама еще гостит у дяди в Гуляй-Поле. Как уехала на пасху, так и не возвращалась... Хотите, я вам покажу мое гнездышко? - тараторила Лика.
Назвался груздем - полезай в кузов. Зашел в этот дом - надо подчиняться желаниям хозяйки.
Мы вошли с Ликой в маленькую комнатку с окнами, выходящими в сад. Комнатка сплошь завешена персидскими коврами. На одном из ковров повешена иконка богоматери, и перед ней, свисая на медном угольничке, теплится лампадка граненого красного стекла. "Ого, религиозная к тому же!" - подумал я.