Комната эта была хоть и обширной с множеством таких же кресел и диванчиков, но проходной, и народ постоянно сновал туда-сюда.
Тхан был прав: не самое лучше место, чтобы скоротать время.
— Куда направимся? — осведомился киммериец уже более вежливо.
— Не знаю, — развел руками кшатрий. — Предлагаю просто побродить. Я здесь бывал только три раза и никогда достаточно долго. В городской страже Айодхьи мне служить не пришлось, я вообще родом не из столицы.
— А откуда? — поинтересовался Конан. Не из любопытства, а просто, чтобы поддержать разговор.
Следующая на пути их следования комната напоминала ту, где сидел Конан, как сестра-близнец. Даже мебель была расставлена одинаковым образом.
— Из Джамму, — охотно ответил Тхан. — Это средних размеров городок у полуночной границы. Мой отец — его раджа.
— Значит, вы — принц? — спросил киммериец.
— Да. Правда, не наследный, — сказал кшатрий. — У меня есть пятеро старших братьев. Отцу повезло, редко у кого в Вендии бывает столько сыновей. Я тоже доволен своей долей. Сначала возглавлял стражей у себя в Джамму, потом меня взял под покровительство один из родственников и устроил на службу к повелителю. Мне нравится здесь работать. Лучше хорошо ловить преступников, чем плохо править городом.
— А вы их хорошо ловите? — не без доли сарказма произнес Конан.
— Это первый мой серьезный промах, — Тхан не стал снимать с себя вины за то, что не смог своевременно отыскать убийцу браминов.
Киммериец тут же устыдился своих слов, сказанных сгоряча.
— Простите, не хотел вас обидеть, — извинился перед кшатрием Конан. — Если уж кто и должен каяться, так это я.
Тхан вытянул руку и указал на одно из окон, выходящих на Рехар.
— Давайте, выйдем на ту террасу, — предложил вендиец. Действительно, у самой реки была обустроена небольшая прямоугольная площадка с декоративной оградой высотой в три локтя. От солнца террасу защищала крыша. В части ближней к Рехару стояло несколько кресел, где можно было отдохнуть, но людей там сейчас не было. — Сомневаюсь, что внутри дворца мы даем столь спокойное местечко.
— Хорошо, — согласился Конан.
Они немного поплутали по комнатам дворца городской стражи прежде, чем отыскали ту, из которой можно было выйти на террасу. Вот только дверь туда оказалась заперта. Тхан подмигнул киммерийцу, достал из кошеля отмычку и без особых хлопот расправился с замком.
— Не думаю, что на нас за это обидятся, — сказал он.
Потом какое-то время Конан и Тхан стояли у ограды и любовались на неторопливое течение Рехара.
Первым молчание нарушил кшатрий.
— Вы не могли знать, что Хамар — убийца.
Непонятно было, для кого Тхан это сказал: для себя или для Конана.
— Я сейчас оглядываюсь в прошлое, — проговорил киммериец, — и понимаю, что мог. Были мелочи, обрати на которые я внимание, три-четыре нападения удалось бы предотвратить.
— Возможно, — задумчиво произнес кшатрий. — В страже болтают, что вместе с Хамаром следовало бы судить и вас, и посла. Знаете, откуда такие разговоры?
— Догадываюсь, — ответил Конан.
Они с Тханом по-прежнему неотрывно смотрели на реку. Кто-то посторонний мог бы подумать, что их сейчас интересует исключительно Рехар, а разговор их – всего лишь обмен ничего незначащими репликами.
— Им тяжело поверить в то, что ларчик открывался так просто, — все-таки объяснил вендиец. — Думали, что имеют дело со смертельно опасными сектантами-фанатиками, а оказалось, что преступник – это простой туранский солдат. Мы должны были поймать его, обязаны были это сделать. Одиночку всегда проще вычислить. Но не все готовы признать свое поражение и слабость, им легче найти на стороне виновника всех несчастий.
— Честно говоря, мне все равно, — признался Конан. — Можете меня обличать, можете представлять в качестве жертвы обстоятельств, одно я знаю точно: я виноват не меньше Хамара. Царь Илдиз поручил мне этих людей, и я за каждого из них в ответе. Пенять на судьбу глупо. Перед другими я бы, наверное, смог оправдаться, но перед собой – никогда.
— Этим вы мне и симпатичны, сотник, — сказал Тхан. — Знаете себе цену и за ошибки платить готовы. Я ведь тоже вижу, что пусти я расследование по другому пути, и после второго убийства мы бы его поймали. Противно слышать, когда мне говорят, что я не виноват, что такого никто не мог ожидать. То ли льстить пытаются, то ли, и впрямь, за идиота держат. Правда на поверхности лежала, а я не сумел за нее ухватиться.
— Что толку жалеть о том, что осталось позади? — спросил Конан и понял, что именно этим он в последнее время и занимался.
— У того, кто не помнит прошлого, нет будущего, — изрек достаточно известную философскую истину Тхан. — Я, конечно, не верю, что подобное повторится, но урок этот, в любом случае, стоит выучить.
Кшатрий был первым, кто не посоветовал Конану выкинуть историю с Хамаром из головы и поскорее забыть о ней.
Киммерийцу нравилось общаться с Тханом, он озвучивал многие мысли, посещавшие некогда сотника, и при этом не стремился сглаживать углы. Чем-то вендиец напоминал северянину его самого.
— Вы видели Хамара? — спросил киммериец некоторое время спустя.
С тех пор, как убийцу передали в руки стражи, в отряде о нем ничего не было слышно. Только вечером первого дня приходил Шеймасаи сказать, что Хамар действовал сам по себе и никаких следов колдовского воздействия на его сознание ни туранские, ни вендийские маги не обнаружили.
— Да, — сказал Тхан. — Последний раз — вчера перед тем, как его передали городским стражам. Когда выяснилось, что у него не было сообщников, он перестал представлять для нас интерес.
— Откуда такая уверенность, что их не было? — поинтересовался Конан.
Кшатрий не ответил.
— Его пытали? — уточнил свой вопрос киммериец.
— Вы спрашиваете меня об этом представитель Турана?
Конан догадался, на что намекает вендиец.
— Нет, можете говорить спокойно. Шеймасаи ни о чем не узнает.
Посол не потерпел бы, чтобы к Хамару применяли пытки после того, как маги в один голос заявили, что убийца не был составной частью какого-либо заговора.
— Хамара угостили настойкой из лотоса, — сказал Тхан, — и отправили на два колокола к нашим пыточных дел мастерам. Они умеют работать, не оставляя на теле подопечных никаких следов, и добиваются при этом замечательного эффекта. Но Хамар, как оказалось, говорил правду. Вернее, он искренне верил в ту ложь, что подсунуло ему его безумие.
— После лотоса он ничего не помнил? — спросил Конан.
— Ничего, — подтвердил Тхан. — И это к лучшему, поверьте. Он вчера был в таком состоянии, что на него смотреть страшно было. Весь трясся, умолял его отпустить, клялся, что никого не убивал. Мне даже в какой-то момент стало его жалко.
— Проклятье, — пробормотал Конан.
Он представил себе задиру и жизнелюба Хамара, закованного в цепи, ожидающего скорой и неминуемой смерти. Образ получался пугающий.
— Иногда мне кажется, — тихо произнес вендиец, — что лучше было бы вам его тогда прямо у себя во дворце убить.
— Проще, — поправил северянин. — Так было бы проще.
Глава 15.
Первый день расследования. Где-то в Айодхье.
Когда киммериец очнулся, мир так и не пришел в норму.
Краски казались размазанными. Образы улицы, стоящих на ней людей, домов и неба сливались в единую картину, которую Конану никак не удавалось разбить на составляющие. Он мог только догадываться, что есть что. Этому сильно мешала головная боль, которая усиливалась при малейшем движении. Тело реагировало на команды разума с определенным запозданием и не всегда. Тем не менее, киммериец обнаружил, что он стоит на ногах и падать не собирается.
— Он, кажется, пришел в себя.
Конан узнал голос, но никак не мог вспомнить, кому он принадлежит.
— Слушай меня, туранский ублюдок, — человек подошел к киммерийцу, схватил его за подбородок и развернул к себе.
Сотник попытался ударить наглеца, но промахнулся.
Раздался смех.