— Варха! — крикнул черноволосый.
— Варха! Варха! Варха! — вторили ему собравшиеся.
— Прими нашу жертву бог-хранитель, — сказал то ли предводитель, то ли жрец. Говорил он на вендийском языке с небольшой примесью восходных диалектов Кусалы. Не без труда, но Конан понимал, о чем идет речь. — Насыться кровью славного воина и даруй нам свою милость. Услышь мой голос, великий Варха!
— Услышь наш голос, Варха! Варха! Варха!
— К тебе взывают дети твои, — продолжал черноволосый. — Те, что живут издревле на землях, дарованных тобой. Те, что пронесли сквозь века веру в тебя. Обрати же свой взор на нас и узри, что мы умираем, Варха!
— Умираем, Варха! Варха! Варха!
— Земли наши перестали давать урожай. Хищные звери пожирают наших детей и стариков. Почему ты допускаешь это? Мы же свято чтим твои заветы. Не знаем женщин, кроме сестер своих и матерей, воровства не терпим, обагряем кровью своей твой алтарь. Не о многом мы тебя просим. Даруй нам зерна столько, чтобы насытиться мы могли. Чтобы не прекратился наш род, Варха!
— Варха! Варха! Варха!
Черноволосый красавец схватил голову Осана и принялся колотить ею о грудь статуи.
Киммериец отвернулся.
— Пора возвращаться, — похлопал он по плечу Амьену.
Ветеран удивленно посмотрел на сотника.
Конан догадался, что тот хотел у него спросить.
— Нет, мы не будем их убивать, — проговорил северянин. — Когда прибудем в Бхатинду, я расскажу об этом месте кшатриям. Они вынесут приговор и приведут его в исполнение.
— Я понял, — сказал туранец.
Они медленно, не таясь брели к своим засевшим в джунглям товарищам.
Конан сомневался, что Амьен действительно понял, почему сотник решил отказаться от мести. Дело было не в страхе потерять людей и не в возможном гневе Шеймасаи. Киммерийцу просто не хотелось пачкаться. Даже недолгое пребывание вблизи этих людей оставило на его душе неприглядное грязное пятно. Унизить же себя их убийством представлялось Конану совсем уж чем-то запредельным.
Из-за деревьев начали один за другим выходить солдаты. Они непонимающе смотрели на приближающихся Конана и Амьена.
Со стороны храма продолжало доноситься бесконечное: «Варха! Варха! Варха!»
Глава 17.
Второй день расследования. Казармы.
Приятно было проснуться и обнаружить, что жив.
Конан, во всяком случае, искренне радовался тому, что он по-прежнему в Вендии, а не на Серых Равнинах.
А с каким трудом он заставил себя лечь!
Вернувшись в казармы из лавки алхимика, киммериец уселся играть с солдатами в кости. Одновременно с этим была заключена сделка с совестью. Конан обязал себя верить, что он не ложится спать, потому что хочет дождаться Амьена, которого с утра никто не видел.
На самом же деле киммериец боялся, что действие репилента может закончиться и тень объявится вновь. После визита к Аямалу Конан перестал замечать ее присутствие, но насколько он себе представлял природу этой твари, тень по-прежнему находилась неподалеку и ожидала того момента, когда сила эликсира иссякнет.
Ближе к третьему послеполуночному колоколу сотник начал задумываться и об Амьене. Зря он отнесся к его встрече с фансигарами с такой прохладцей. Что если у него уже не появится шанса поговорить с новоявленным десятником?!
Окончательно испортили настроение кости, которые сегодня принципиально не желали ложиться нужным образом. Когда киммериец понял, что успел спустить половину месячного жалования, то, послав по проклятью всем известным ему вендийским богам, отправился спать. Со злости даже отказался от идеи поставить дежурить у своих дверей парочку солдат.
Уснул он не сразу: слишком много эмоций накопилось. Но потом усталость взяла свое.
Сейчас-то все вчерашние страхи казались киммерийцу смешными, но ночью они были вполне осязаемыми.
Конан быстро привел себя в порядок, надел чистый наряд и отправился завтракать.
О серьезных вещах он с солдатами специально не заговаривал. Нечего себе и им настроение портить. Болтали за столом все больше о местных красотках, что щедро одаривали туранцев любовью.
За этим разговором киммериец вспомнил, что уже довольно давно не был у Рамини. Вендийка могла на него за это обидеться.
Взвесив все «за» и «против», Конан решил ненадолго отложить визит к Тхану. Первым делом сегодня стоило посетить храм Иштар. Киммериец представил, как Рамини будет рада его видеть. Можно будет позвать к ней в покои и других жриц и на три-четыре колокола отрешиться от всех проблем.
Чем больше северянин думал о такой возможности, тем сильнее ему хотелось поскорее очутиться на мягкой постели верховной жрицы Иштар.
— Сотник, — обратился к замечтавшемуся киммерийцу Хасан. – Знаете, а ведь Амьен так и не вернулся. Не случилось бы с ним чего. Вдруг кто-то нам за браминов, убитых Хамаром, решил отомстить.
— Я поищу его, — пообещал Конан, поднимаясь из-за стола.
Ну, уж нет! Никаких убийств! Никаких браминов!
Сначала продолжительные женские ласки, прохладное вино и ощущение блаженства. Только после этого киммериец был согласен вернуться в этот бренный мир.
Киммериец спешно покинул казармы и быстрым шагом устремился к храму Иштар, где ждала его Рамини.
Впервые за долгое время он не обращал внимания на толпы вендийцев на улицах и безо всякого стеснения отталкивал прохожих в сторону. Сколько раз он уступал им дорогу, теперь пришла и их очередь.
Находясь под воздействием захлестнувшей его идеи, Конан не сразу заметил, что кто-то его окликает по имени.
Он обернулся и увидел, что к нему спешит Залиль.
Внучке Телиды киммериец всегда был рад, но сейчас она выбрала очень неподходящее место для встречи. Почти перед самым храмом Иштар. Если Рамини увидит ее, беседующей с Конаном, не миновать страшнейшего скандала.
— Конан! — Залиль остановилась в шаге от киммерийца. — Я зову, зову тебя, а ты не слышишь…
— Прости, пожалуйста, — северянин обнял девушку и начал гладить по волосам.
Но Залиль от него отстранилась.
— Я к тебе не за этим, — заявила она. — Меня Телида послала.
— Что-то случилось? — обеспокоено поинтересовался Конан.
— Они просила передать, что твоего знакомого по имени Сатти сегодня утром убили.