А чуть ниже — дата: 1685. Впрочем, под датой имелось непонятное место, предположительно с указанием имени или адреса, однако его тщательно выскоблили и затерли, оставив только бледно-коричневое пятно.
Конан Артур Бидвелл плечом толкнул дверь в дальнем конце залы, внося очередную горку томов, которые предстояло расставить на высоких дубовых полках. Увидев, какой книгой увлечена девушка, он заметил:
— В отличие от моих странностей, это — вещь серьезная, мисс Кэрол. Впрочем, она действительно отражает неудобоваримую правду.
Щеки его сильно впали, редкий седой пушок обрамлял кожистую, блестящую макушку. Внешне он напоминал прекрасно сохранившуюся мумию или одного из тех древних мертвецов, что иногда находят в глуби торфяных болот. («Точно, — подумала Джинни. — Вот и слово подобрала»). Впрочем, уродливым его не назовешь.
Она показала ему картинку.
— Совсем как те объявления в газетах.
— Так оно и есть, — ответил Бидвелл.
— Уже столетиями продолжается.
Старик поправил очки.
— Нет, куда дольше.
Под мышкой он доставил пару сложенных газет — «Незнакомец» и «Сиэтл уикли» — и выложил их на стол. Одна из газет была недельной давности, другая вчерашней. И тут и там имелись отмеченные клейкими закладками объявления. Практически с идентичным содержанием:
Отличались лишь телефонные номера.
— Те же самые люди? — спросила она.
— Знать не дано. Хотя в нашем квартале, я подозреваю, в свое время их было двое, нынче же остался только один. Впрочем, вскоре их опять прибавится.
Бидвелл вытянул свободную руку, пощелкал пальцами и полез по высокой лестнице, катавшейся на роликах по горизонтальному рельсу, посаженному на болты. Рельс проходил и над дверью, и над замурованными оконными проемами — словом, по всей комнате. Бидвелл вернул на место использованные книги, шурша вельветовыми штанинами всякий раз, когда нагибался или распрямлял тощие ноги.
— И они все это время искали тех, кто похож на меня? Им, должно быть, страшно много лет, — сказала Джинни.
— Кое-кто из них до сих пор трудится, если здесь годится это слово. В сих юных, глубоких водах столь много грязных струй… За вами проследили вплоть до склада?
Он впервые за две недели задал этот вопрос. Возможно, намеренно. Какими бы странностями ни отличался Бидвелл, он, похоже, старался быть поделикатнее к ее страхам.
Джинни до сих пор не хотела вспоминать «мерседес», мужчину с вечно подбрасываемой монеткой, «пламенную» женщину…
— Кажется, да, — ответила она негромко. — Может быть.
— М-м… — Бидвелл закончил расставлять книги по местам и стал спускаться с лестницы, цокая языком. На нижней ступеньке он оглянулся и с прищуром уставился на молочно-белый шар светильника, подвешенного к потолку на бронзовой цепи. — Мне, наверное, следует заменить кое-какие лампочки, как вы полагаете?
— Те, кто поместили объявления… или нацарапали вот это… — Она постучала пальцем по оксфордской фотографии. — Они вообще-то… люди?
Бидвелл клюнул носом, словно птичка.
— Конкретно вот эту надпись вырезал один школьник, которого подзадорил его же одноклассник… за некоторую мзду от взрослого. А теперь ответ на ваш вопрос: да — большинство из них люди.
— Отчего же они еще не умерли?
— Их «коснулись», — сказал он. — Невероятно удлинили им жизнь. Не сердитесь, я не нарочно впадаю в уклончивость.
Джинни до сих пор не вполне уяснила себе эти детали — даже не могла решить, следует ли вообще покинуть склад Бидвелла, забросив все надежды на получение внятных объяснений — сплошное «в свое время», «знать не дано…» — и попытать удачу снаружи.
Впервые испытывать «уход в абстракцию» Джинни начала в возрасте шестнадцати лет. Скажем, на прогулке, сидя в автобусе или просто перед сном она иногда теряла толику времени, ничего не помня о случившемся. Вслед за этим она порой ощущала некую сердечную легкость, чувство возвращенной любви и привязанности, которую не могла найти в суматошном вихре жизни девочки-подростка. А бывало и так, что она переживала удушающее предчувствие беды, потери — на фоне гнусной гари, с пыльным, наждачным, горьким привкусом гнилья.
В то же время ей потихоньку становилось ясно, что она способна усилием воли перенести себя в другую ситуацию — хотя от ее стараний зачастую становилось только хуже. После потери семьи Джинни словно намеренно принялась совершать ошибочные поступки — как если бы сознательно выбирала неверную тропинку на развилке.