Коридор закончился тупиком с панорамным окном, напротив которого располагалась дверь в приемную генерального директора и его заместителя.
Не мешкая, я вошла внутрь и застала привычную картину.
Секретарь отца – кукольно-сексуальная девушка лет за двадцать в белой блузке с декольте на грани фола - вяло перебрасывалась пикировками на тему своего внешнего вида и морального облика с грузной дамой в очках бальзаковского возраста, секретарем заместителя директора. Они делили приемную пополам в виду того, что двери в кабинеты их начальников располагались друг напротив друга: справа от входа – к отцу, слева – в кабинет к Мише. Столы женщин стояли соответственно.
Секретаря моего отца звали Барби. По паспорту Весенняя Барбара Александровна – самое странное сочетание фамилии, имени и отчества, которые мне приходилось слышать. Но девушке ее имя подходило идеально из-за образа куклы, который она предпочитала носить. Барби была стервозна, но не амбициозна. Всем своим видом девушка подтверждала житейскую мудрость о том, что место женщины - беременной, босой, на кухне, контролирующей штат прислуги, который нанял для нее богатый муж. При этом со своими обязанностями Барби справлялась великолепно, играючи. Для меня ее персона казалась парадоксальным сочетанием деловых навыков, внешности, характера и стремлений.
Вера Васильевна – секретарь Миши – была более понятной и предсказуемой. К заместителю отца она попала, если можно так выразиться, по наследству. Устроившись на работу в самом начале основания фирмы в Москве на должность помощника генерального директора, она, после того, как отец перебрался в этот город двадцать лет назад, продолжила работу на его заместителя. Вера Васильевна обладала удивительным упрямством, бесконечным спокойствием и четкими непоколебимыми представлениями о жизни. Деловых и профессиональных навыков в избытке, как у Барби, у нее не было, но женщина компенсировала их ответственностью и порядочностью. За годы трудового стажа Вера Васильевна пережила трех начальников. С последним – Михаилом Остревским у нее сложились теплые дружеские отношения, так что переезд женщины вслед за ним в филиал был предсказуемым.
Я кивком головы поприветствовала обоих секретарей и проследовала к двери с табличкой «Виктор Алексеевич Циммер. Генеральный директор» в гробовом молчании в качестве аккомпанемента.
Барби и Вера Васильевна меня не любили и лишний раз не привечали. Первая видела конкурентку за внимание мужчин в коллективе, вторая – порицала наши отношения с Мишей, лишний раз весьма грубо поминала мою мать и всеми возможными намеками пыталась доказать, что мое появление в жизни отца испортило ему судьбу.
- Звал?! – я прошла внутрь и заняла место в одном из двух кресел для посетителей напротив рабочего стола.
- Да. Помнишь «Бристоль»?
- Только если ты про фирму, с которой у нас заключен контракт на оказание услуг по аудиторской проверке, а не город в Англии.
- Хорошее настроение?! – прищурился отец. – Смешная шутка, ничего не скажешь. У тебя очень тонкое чувство юмора!
Он выглядел раздраженным и взволнованным одновременно. Я вгляделась в родные черты лица, пытаясь понять, что могло случиться и насколько это плохо.
Отец обладал сильным волевым амбициозным и резким, иногда до категоричности, характером. По-настоящему вывести его из себя было невероятно трудно. Он любил все держать под своим контролем и прикрикнуть на нерадивых сотрудников в качестве профилактики ошибок и недочетов. Но так чтобы сорваться на холодную ярость, выражающуюся в язвительности и упреках… Я помню, что не сдержался он только однажды, сразу после похорон матери, когда Иосиф предложил оставить несколько ее портретов на стенах вместо того, чтобы убрать все на чердак. Отец тогда высказал дворецкому много всего – и про то, что Иосиф лезет не в свое дело, и про то, что не знает своего места, и про то, что лучше бы он занялся мытьем окон, через которые можно разглядеть только слой грязи. С тех пор окна у нас в доме всегда были кристально чистыми, а отец держал себя в руках, лишний раз, стараясь не касаться этой темы ни словом, ни взглядом. Я знаю, он сожалел до сих пор, что тогда обидел пожилого мужчину.