- Да, - я передала секретарю ключ от своего кабинета. – Ухожу. У Мыльникова с ребятами проблем нет, так что закончим с «Бристолем» вовремя. Проследи, чтобы все наработанное за сегодняшний день оказалось на моем столе к утру и закрой кабинет.
- Будет исполнено, - важно отрапортовал парень.
Посмотрев в его светлые глаза, я ощутила укол совести из-за того, что не могу рассказать парню правду, касающуюся его будущего. И изменить эту правду тоже не могу.
К Червоточному кварталу я подъехала уже затемно. По дороге в «столицу» такси попало в пробку – вечерний час пик из страждущих, спешащих с работы домой.
Расплатившись с вежливым водителем, пожелавшим напоследок всего доброго, я выбралась наружу и, хлопнув автомобильной дверцей, с содроганием посмотрела на пустынную улицу.
Червоточный квартал и в светлое время суток выглядел пугающе, а уж в темное – становился похож на декорацию к фильму ужаса.
Дома здесь стояли старые и с виду казались заброшенными – выбитые окна, кое-где заколоченные двери, граффити в виде странных пугающих символов на потемневшем от времени кирпиче, потусторонний скрип и холодящий жилы ветерок.
Дореволюционные двух- и трехэтажки чередовались с особняками в викторианском стиле. Полагаю, если бы кинорежиссеры собрались бы снять историю про русскую семейку Аддамс, то в качестве основной площадки, выбрали бы этот район.
Пришлых здесь не бывало. Горожане – те, что из людей, побаивались этого места, благоразумно обходя и объезжая его стороной. Насколько я знала, даже ребята из криминальной сферы стремились лишний раз не совать сюда нос. Люди в Червоточном квартале долго не жили.
Несмотря на пугающий внешний облик и поистине отталкивающее первое впечатление, квартал был обитаемым. Местные – ведающие, прятались в глубине, за нелицеприятным фасадом, где могли творить все, что угодно. Улица жила по своим законам, которые резко отличались от прописанных в государственных кодексах.
Власти с существованием Червоточного квартала мирились. Думаю, кто-то из высокопоставленных лиц города знал о ведающих и, цитируя Цицерона, пытался поддерживать, таким образом, худой мир(12*).
Преступления, совершенные на этих улицах, полицейские не расследовали – уголовные дела закрывались за отсутствием события преступления и со специальной пометкой складывались в архивные папки. Мол, никто ничего не видел, значит, ничего никогда не происходило.
Посмотрев на события с этой точки зрения, можно было с уверенностью заявить, что родственникам Николая Долгова и Станислава Рыбчика еще повезло. Если бы тела мальчиков нашли в Червоточном квартале, то полагаю, полицию даже вызывать не стали бы. Хотя, в таком случае, тела вообще бы не нашли. Местные не любили шумиху, бесполезную возню и нарушение их спокойствия. Ради последнего они готовы были самолично уничтожить тела и все сопутствующие преступлению улики.
Я прошла несколько десятков метров вперед и свернула к заброшенному на вид подъезду трехэтажного дома.
Деревянная входная дверь, частично разбитая, болталась на одной петле и противно скрипела при каждом даже легком дуновении ветерка. Окна были заколочены досками крест-накрест. Под ними на асфальтированной отмостке валялись огромные куски битого стекла. Подъезд зиял беспросветной черной дырой.
Совладав с нервозностью, я вошла внутрь, поднялась по скрипучим и таким же разбитым деревянным ступеням на второй этаж и, остановившись у двери с ободранными кусками потертого дерматина, постучала.
Открыли мне сразу. На пороге квартиры показалась квадратная морда двухметрового бугая:
- Кто такая?
- Я к Феликсу.
- Кто такая? – охранник не унимался.
Я не спешила знакомиться. Бугаи у Феликса долго не задерживались – опасная работа. Ребята в полном составе менялись раз в три месяца или чаще. Порой и сам Феликс демонстративно не запоминал их имена - расходного, по его мнению, материала.
- Я к Феликсу! – мой тон был холодным и командующим, а маска на лице – серьезно-сосредоточенной. Несмотря на внутреннее ощущение хождения по тонкому лезвию, которое подтверждалось подсказкой со стороны интуиции, в данный момент я не имела права показать слабину.