Я подумала, что парень, скорее всего, бедствовал.
Сердце пропустило удар, в горле появился комок горечи. Внутренности захлестнул огромный поток чувств, в которых я не смогла разобраться с первого раза. Удивление, сочувствие, жалость, опасность, осторожность, ненависть, гнев, обреченность, смирение, ярость. Боль.
Я отвернулась, не в силах и дальше смотреть на парня. Взгляд невольно зацепился за причину шума у меня под ногами – снятую разбитую вывеску, кажется, магазина. «Магия трав».
Осторожно, оставаясь на месте, я присмотрелась к заброшенному помещению, в котором случайно оказалась.
Место было разгромлено: сломанные витрины валялись на полу, стойка с кассовым аппаратом выглядела обгоревшей, многочисленные шкафы и стеллажи у стен были заполнены битым стеклом, покрывшимся пылью, грязью и паутиной. Дверь в дверном проеме отсутствовала. Рядом висел на красной нитке латунный язычок, оставшийся от дверного колокольчика. На полу и потолке были нарисованы граффити самых разнообразных направленностей: я смогла прочитать только несколько надписей – что-то об ожившем рок-музыканте, возрождении коммунизма и о том, что мэру «столицы» - место в тюрьме. Часть окон-витрин была заколочена, часть – выбита.
Здесь действительно когда-то, лет пять назад, как минимум, располагался магазин. Судя по названию и местоположению, что-то похожее на аптекарскую или магическую лавку для ведающих. Я предположила, что магазин торговал травами и другими компонентами для отваров и обращений.
Интересно, почему он пришел в запустение?! Полагаю, что товары были востребованы, так как единственное место, в котором ведающие могли приобрести все необходимое, располагалось за чертой города: цены там были ощутимо высокими даже для моего кошелька, а дорога туда-обратно занимала весь день.
Был, конечно, еще и Феликс. Который по «доброте душевной», выражающейся зачастую в ответных услугах, мог достать все, что угодно. Но торговля с главой магического сообщества чаще всего выходила боком покупателю. Феликс умел совершать сделки, поэтому обращались к нему за ингредиентами только в особых случаях – когда требовалось что-то очень редкое и/или нелегальное.
Негромкий звук звонка телефона заставил меня отвлечься от размышлений об очередном аспекте уклада жизни ведающих в «столице» и обратить внимание на парня на улице.
Незнакомец достал из кармана сотовый – в отличие от одежды телефон парня был новым, дорогим, последней модели – и не глядя на экран, поднес к уху и негромко заговорил. Слов со своего места я различить не смогла, но тембр голоса парня мне понравился – красивый, мелодичный, с переливами. Если бы на свете существовал эталон голосов, думаю, незнакомец оказался бы непозволительно близок к нему.
Разговор завершился через минуту. Бросив последнюю резкую фразу абоненту, судя по интонации, парень отключился, убрал телефон в карман толстовки, в последний раз огляделся и не найдя источника привлекшего его внимание шума, надвинул капюшон толстовки и прежними большими уверенными шагами направился своей дорогой. В обратном направлении от Главного проспекта, вглубь Червоточного квартала, в сторону выхода к Центральному парку.
В особняк я вернулась к полуночи. На душе бушевал раздрай, вызванный встречей с Феликсом, о которой я уже частично жалела, и неоднозначным впечатлением о незнакомце. Я одновременно хотела знать, кем он был, и в то же время понимала, что жизнь с этим знанием станет труднее. И не представляла, как поступить дальше.
Наверное, поэтому, обрадовавшись, что домочадцы уже разошлись по своим комнатам, я буквально влетела по лестнице на второй этаж, быстрым шагом пересекла спальню и, опустившись перед кроватью на четвереньки, достала из дальнего угла резную старинную шкатулку из темного дерева. Хотя по размеру она больше напоминала небольшую коробку.
Машинально проведя рукой по вплетенным в рисунок резьбы сигиллам отвода глаз и защиты от проникновения, вырезанными рукой матери – шкатулка фактически досталась мне по наследству – я открыла крышку и убрала в сторону небольшую бархатную тряпочку-накидку. Сверху лежала толстая тетрадь с черной кожаной обложкой – сильно потрепанная временем с пожелтевшим корешком и загнутыми уголками. Рядом стояли небольшие бутылочки из темного стекла с приготовленными когда-то отварами, аккуратно были сложены сухоцветы редких трав, собранные по нужде минералы и камни. В руки мне попался кулон матери – золотая подвеска в виде каллиграфически написанной заглавной буквы «А». Проведя пальцами несколько раз по металлическим линиям, я отложила его в сторону и достала со дна шкатулки искомый предмет – стилет семнадцатого века.