Тем временем здание Малого аккадского храма навсегда исчезло с лица земли; рабочие-шергати Сетона осторожно подбирались к расположенному под ним слою. Однажды утром, когда я наблюдала за их работой, Ганс нагнулся к траншее, откуда появилась голова шергати, и сказал:
— А вот и плоско-выпуклые кирпичи! Вы только посмотрите, — продолжал Ганс, указывая на стену внутри траншеи. — Кирпичи выложены наклонно, то в одну, то в другую сторону. Один слабо держится, я выну его.
Он вынул кирпич и подал его мне. Кирпич имел плоскую основу и выпуклый верх; он был весь шероховатый, точно кто-то в спешке кое-как сгладил глину рукой; я даже различила два ясных отпечатка большого пальца.
— Мне известно, как их изготовляли и как воздвигали эту стену, — сказала я Гансу, — но что все это значит?
— Это означает, — ответил он невозмутимым тоном, хотя его, по-видимому, удивляло, как можно в течение целого месяца записывать решительно каждую мелочь и не знать таких элементарных вещей, — что мы добрались до раннединастического периода. Применение этих кирпичей почти полностью совпадает с периодом, который начинается со вступления на престол первых правящих династий и заканчивается победой аккадцев над шумерами, одержанной ими шестьсот лет спустя. Где бы вы ни увидели эти кирпичи, можете не сомневаться, что имеете дело с раннединастическим периодом. Верхние кирпичи доказывают, что здесь стоял последний чисто шумерский храм, а над ним — первый аккадский.
Вот, оказывается, в чем дело!
— А под дворцом вы тоже предполагаете найти здания раннединастического периода?
— Конечно. Несмотря на то что клад драгоценностей обнаружен в аккадском слое, судя по некоторым признакам, найденные предметы относятся к значительно более раннему периоду. Например, такие же маленькие промежуточные диски с пластинками для продевания нитей бус обнаружены в Уре раннединастического периода.
В тот же вечер Сетон принес последние предметы из Малого аккадского храма; среди них оказалась цилиндрическая печать из серого камня. На ней были выгравированы два бога, которые с копьями нападали на страшное чудовище — семиглавого дракона. Богу, атаковавшему головы, удалось уничтожить четыре из них, и они безжизненно повисли, а острие копья все еще пронзало верхнюю голову. Но три остальные головы были живы и угрожали богу своими раздвоенными языками. Из спины чудовища поднимались длинные языки пламени.
Ганс пришел в сильнейшее возбуждение.
— Истребитель чудовищ! Интересно, нет ли связи между печатью и амулетами Имдугуда из драгоценного клада? — обратился он к Рэчел. — Возможно, это ритуальные драгоценности, которые надевали жрецы храма бога Нинурты; в углу дворца, что примыкает к храму, вероятно, помещались жилые покои его служителей.
— Хотела бы я знать, не Геракл ли это? — сказала Рэчел, глядя на печать.
— Вы имеете в виду семиглавого дракона?
— Да, — ответила Рэчел, — кроме того, имеется еще второй бог, который помогает убить дракона, точно так, как Иолай помогал Гераклу. И потом, взгляните на пламя: ведь Геракл в конце концов победил гидру при помощи огня.
Слова Рэчел проложили новый путь на северо-запад, через Малую Азию в Грецию, в глубь веков, в эпоху, когда рождались легенды, теперь полузабытые, о богах, которые помогали людям охранять стада от чудовищ. Начав с маленького звена, каким явилась цилиндрическая печать, Рэчел постепенно сковала цепь выдвинутых ею веских доводов, с помощью которых ока доказала, что прообразом Геракла, могучего героя Греции, послужил бог войны древней Месопотамии.
По-видимому, Пьер решил, что, поскольку в Тель-Асмаре слоняется без дела свой бухгалтер, ему незачем больше утруждать себя расчетами. Он написал записку Гансу с просьбой прислать меня как-нибудь в Хафадж для наведения порядка в документации. Однажды утром я отправилась в путь с Габриэлем; он собирался подвезти меня по пути в Хафадж и, прихватив там список необходимых покупок, поехать дальше — в Багдад; я же должна была вернуться обратно вместе с рабочими из Хафаджа, возвращавшимися на выходной день в Тель-Асмар.