Мы едва успели вновь взобраться на вершину холма, как с другой стороны появилась машина и из нее выскочил Ганс: веселый, загорелый, с расстегнутым воротом рубашки, с пиджаком на руке.
— Вы уже здесь? Отлично! — обрадовался он. — Как же здесь хорошо! Мы слишком долго не видели цветов. Кстати, остальные пробудут в Джерване еще месяц, мы завтра пошлем им оборудование. Гордон, нельзя ли попить чайку, но только во дворе, хорошо? Я глаз не могу оторвать от травы.
Мы вошли в ворота; вскоре все уже сидели на солнце и слушали Ганса. Он решил продлить срок работы экспедиции, чтобы заняться исследованием того материала, который обнаружил в предыдущем сезоне Джейк. Руководство же работами в Хорсабаде по-прежнему возлагалось на Гордона.
Несмотря на то, что Ганс восхищался замыслом Саргона, город, как таковой, имел для Ганса второстепенное значение. Отдавая должное образцовому государственному устройству Аккада, Ганс не забывал о том, что оно в основном было подчинено одной цели — осуществлению с бесчеловечной жестокостью обширных планов захвата чужих земель.
Бесстрастно, хотя и мастерски выполненные рельефы, которые прославляли подвиги Саргона на поле брани и на охоте, оставляли Ганса равнодушным как к их содержанию, так и к манере исполнения. Скрупулезная точность в передаче каждой детали говорила ему о застое и упадке, о том, что мастера придерживались устарелых канонов. Возможно, это звучит странно, право же, по сравнению со вторым, третьим или даже четвертым тысячелетием до н. э. 700 год до н. э. кажется поздним периодом. Радостное настроение Ганса объяснялось исключительно красотой окружающей природы; на юге же, наоборот, пустыня угнетала его, зато работа очень увлекала. В Тель-Асмаре он был близок к истокам истории. Он был пионером и проникал все глубже в неисследованные сферы, в призрачную зарю появления человечества, делая все новые открытия. Он имел дело с эпохой, когда энергичные люди, только недавно боровшиеся за свое существование, впервые пытались своими неумелыми руками создать предметы из камня и металла. А Ганса больше всего на свете интересовало то, что благодаря этим предметам материальной культуры появилась возможность интерпретации развития мышления у людей древнего мира. Я знаю, что он был поглощен сравнительным изучением скульптуры Египта и Месопотамии и на основе полученных данных, в частности при изучении скульптур из храма Абу, пытался выяснить разницу в мировоззрениях этих народов.
А пока Ганс ел булочки с изюмом и, греясь на солнце, оживленно рассказывал нам о Синахерибе. По-моему, Гансу очень нравился сын Саргона, хотя по части кровавых «подвигов» на поле брани отец и сын стоили друг друга, но у сына по крайней мере была страсть к древонасаждению, чего нельзя сказать об отце. А Ганс сам был страстным и знающим садоводом.
Когда в 705 году до н. э. Синахериб взошел на престол, он покинул новую столицу своего отца, вернулся в Ниневию и превратил ее в крупнейшую из всех столиц Ассирийской империи. Его войска обладали сокрушительной мощью и несли разорение и опустошение. И все же круг его интересов этим не ограничивался. Синахериб задался целью превратить Ниневию в самый прекрасный город на свете и осуждал своих предшественников за то, что они этого не сделали. Он говорил:
«Ни один из них не думал о внутреннем убранстве, ни у одного из них не болело сердце о том, чтобы расширить площадь перед дворцом, которая стала слишком мала, ни один из них не удосужился проложить улицы города, расширить площади, прорыть канал или посадить деревья».
Синахериб твердо решил, что Ниневия будет утопать в парках, цветниках и фруктовых садах. И он не терял времени зря. Спустя всего несколько лет после вступления на престол он пишет:
«Я насадил вокруг дворца всевозможные травы, фруктовые и другие деревья из числа тех, что растут в горах и в Халдее. Я разделил расположенные над городом общественные земли на участки и роздал их жителям Ниневии под фруктовые сады. Для того чтобы эти сады прекрасно росли, я повелел прорыть железными кирками канал от города Кизири до равнины возле Ниневии и направил воду через горы и низины. Я заставил течь вечные воды Хосра в ирригационные каналы, прорытые в этих садах».
Водоснабжение было для него самой трудноразрешимой проблемой. Он бродил по отдаленным холмам и горам, выискивал ручьи, — изменял их течение и, когда это было возможно, направлял их воды в Хоср. Его люди прорубали кирками в скалах русло для воды, сооружали земляные насыпи для каналов. Синахериб повествует о том, как в поисках воды он однажды взобрался на гору Мусри, а это и есть зеленая горная цепь Джабель-Башикай, что простиралась сразу же за его домом. Он утверждает, что ему стоило немалого труда взобраться туда; эти слова поражают в устах человека, который славился неистощимой энергией. Возможно, он просто больше привык к стремительному бегу военной колесницы, которая мчала его прямой дорогой к очередному, обреченному на гибель городу иудеев.